Кире и Дарине пришлось немного подождать Бальтазара, беседовавшего с гостем-гномом. Миранда, Морриган и Люция же отошли в тени деревьев, разговаривая на тему прочитанных книг, укрывшись от яркого света. В лагере продолжали возводить сараи и постройки, так что постоянно слышали голоса рабочих, стук молотка, звук натянутого брезента и парусины в навесах.

Гному выделили палатку позади территории, поодаль, чтобы мог репетировать свои произведения и быть в безопасности даже в случае налёта на лагерь. Из-за этого, правда, приходилось потом шагать почти через всю территорию к походным кухням или к ставке той же Киры. Но прямо сейчас лучница, а с ней и повариха, дочь одного из пленённых, и, как утверждали на пару что Бальтазар, что тот визитёр-генерал, казнённых купцов, наконец, вместе с некромантом зашагали к одному из поселений долины Червегора.

По дороге в Черрикаш, огибая долину и поля, где местные фермеры выращивали зерно на продажу, троица пеших путников обнаружила весьма тревожные столбы-виселицы. Чем ближе к поселению, тем больше истерзанных хищными птицами трупов здесь попадалось.

– Невиновен, – говорил Бальтазар, оглядывая одного бедолагу. – Невиновен, – тыкал пальцем он в сторону следующего. – Виновен. Виновен. И вот этого по делу, – рассказывал он обескураженным женщинам, своим спутницам, слыша, что шепчут местные призраки.

– Какой кошмар! Ладно бы повесили и захоронили, когда болтаться в петле перестанет! Но оставить на глумление всякому зверью! На виду у странников, у караванов и торговцев! – негодовала Дарина.

– Довольно много ценной мертвечины, но ещё интереснее местные культы, – заявлял некромант. – Редко встретишь город, который поклоняется тьме.

– Не затеряется ли среди этих покойников след моего отца и остальных несчастных? – беспокоилась кухарка.

– Он ведёт в сам город или что там нас ждёт впереди, словно их казнили прямо здесь. Смотрите в оба, как бы засады не было, – предупреждал их Бальтазар и сам поглядывал по сторонам на подступах к первым постройкам.

Кира тоже с недобрым видом косилась на обглоданные лица с выклеванными глазами, на болтавшихся в петле казнённых в истрёпанной одежде, даже не представляя, каковы же местные нравы, раз тут на подходе вывешено столько тел на столбах.

Черрикаш оказался городом, немного похожим на Яротруск. Небольшой, с бревенчатыми избами, с колодцами на площадях, без вычурности фонтанов, без возведённых стен. С одной стороны кромка леса, с другой – свободный выход к возделываемой земле: пахотам, грядкам да огородам.

Молодые голоса повсюду затягивали веснянки – обрядовые песни заклинания тепла, хороших всходов, а также привлечения плодородного и урожайного лета. Пели, как птицы несут весну, возвращаясь с тёплых краёв, как подобревшая с таянием снегов Мара несёт хмурое небо и дожди на поля, как вороны вылавливают грызунов и змей, защищая колосья и крестьян. Как слёзы небес питают долину. В отличие от традиционных весёлых веснянок, местные были довольно мрачными. Редкие песни, которые действительно нравились Бальтазару.

Здесь воспевался покой кладбищ, лесные хищники, застланное серыми стаями небо, лишь на живописных кровавых закатах, приподнимающее свой занавес для красочных проводов солнца. В этом было что-то от поэзии Вискольта и Бошира с их тоской и печалью.

– Голос ветра прошуршит, он тишину нарушит… – звучал хоровод девичьих голосов.

– Волчий вой в ночной глуши и скрип надгробных плит, – напевно, полушёпотом протянула царица-тьма где-то в подсознании Бальтазара.

– Серебристый след луны ковёр листвы подсушит, – напевали девицы.