– Античная философия это та скала, на которой мудрецы новых времен строили свои замки, – говорил Шани, когда Петер, которого назначили дежурным по классу, раздавал ребятам старые истрепанные учебники. - Но еретические учения зачастую базируются как раз на опасных поворотах античной мудрости, и мы должны изучать её, чтобы суметь отличить ересь от истины.

Ну и книги! Они готовы были рассыпаться в руках от малейшего неосторожного прикосновения. Сколько же поколений академитов их изучало… Хельга осторожно открыла учебник и достала тетрадь. Её сосед по имени Алек угрюмо смотрел на книжные строки, запустив руки во взлохмаченные волосы и выглядел так, словно готов был разреветься.

– Ты чего? – спросила Хельга. Парень шмыгнул носом.

– Я отсюда вижу, что такая мудрость мне не по зубам, – угрюмо сообщил он, и оба тотчас же получили по легкому удару линейкой по плечу.

– Не болтать на моих занятиях, – ледяным тоном посоветовал Шани.

Алек кивнул, перевернул тетрадь другой стороной и написал:

"Это он ещё легко. Профессор Кива, говорят, до крови лупсячит".

Хельга не знала профессора Кивы, но готова была сидеть, как статуя. Всё начиналось с линейки, а заканчивалось розгами, и вот этого точно нельзя было допустить.

После занятия, когда куратор выдал расписание уроков на завтра, и Хельга сгребла тетрадь и двинулась было к выходу, её остановили. Выпустив остальных ребят в коридор, Шани одной рукой придержал Хельгу за плечо, а другой закрыл дверь, и у Хельги заледенели внутренности от страха.

– Лавку видишь? – спросил Шани, глядя на Хельгу таким студеным пронизывающим взглядом, что ей стало больно дышать. Она обернулась к лавке на которой незадачливые академиты получали порку, и куратор произнес: – Снимай штаны и укладывайся. Я видел, как ты разорвал книжную страницу, Равиш.

– Я ее не р-рвал, – от страха Хельга даже начала заикаться. Нет, нет, она не могла так провалиться в первый же учебный день! Что теперь ее ждёт за такую подмену? Тюрьма или костёр? Наверно, костер и обвинение в ведьмовстве: только ведьма могла вот так проникнуть в самое сердце инквизиции, чтобы погубить тех, кто охотится на ее племя.

Хельге хотелось лечь на пол, свернуться калачиком и закрыть голову ладонями.

– Ну я же не слепой. Спускай штаны, ложись. Проступок не такой серьезный, двух ударов будет достаточно.

Хельга не сразу поняла, почему класс вдруг расплылся перед глазами, а шум академиума из-за дверей растворился – в ушах зашумело, глаза заволокло слезами. И сейчас ей вдруг с обжигающей четкостью стало ясно: она может надеяться только на этого человека с пугающим сиреневым взглядом и тайной, которую она чувствовала в глубине его души.

– Дайте слово, что никому не скажете, – прошептала Хельга. Шани едва заметно улыбнулся.

– Что ты девушка, а не парень? – спросил он, и каждое слово было похоже на пощечину. – Хорошо. Даю слово, что сохраню эту тайну, если ты объяснишь, к чему этот маскарад.

Хельга не сразу смогла поверить, что услышала именно то, что было сказано. Она провела ладонями по лицу, стирая слезы, посмотрела на куратора: теперь Шани смотрел на нее с мягкой усмешкой, и это был очень дружеский, поддерживающий взгляд.

– Я хочу отомстить, – негромко ответила Хельга. – Владетельный сеньор нашего поселка убил мою мать. Он домогался ее, и она…

Горло стиснуло спазмом, и Хельга едва слышно прошептала:

– Повесилась. Не выдержала.

Права дворянства в Аальхарне доходили до немыслимых пределов, и, по большому счету, золотое сословие считалось только с государем и инквизиционным трибуналом – все прочие для благородных господ значили много меньше плевка в дорожной пыли. Со дня похорон матери Хельга мечтала о том, как закончит курс в инквизиторском академиуме, получит документы, подтверждающие ее полномочия, и отправится в родной поселок, где первым же делом устроит сеньору свидание с дыбой. Понятия презумпции невиновности уголовное право Аальхарна не ведало.