Прочие фургоны покатили дальше. Я молча побрел следом за Беном к его фургону. Он долго возился напоказ, проверял веревки, натягивающие брезент. Я собрался с мыслями и принялся ему помогать как мог, когда мимо проехал последний фургон нашей труппы.

Подняв глаза, я обнаружил, что взгляд у Бена разъяренный.

– Чем ты думал?! – прошипел он. – Ну? Чем?! Чем ты думал?

Я его таким еще никогда не видел: все его тело собралось в сплошной комок гнева. Бена буквально трясло от ярости. Он занес было руку, чтобы ударить меня… но остановился. Постоял так, потом уронил руку.

Методично проверил последнюю пару веревок и снова взобрался на козлы. Не зная, что еще делать, я последовал за ним.

Бен тряхнул вожжами, и Альфа с Бетой потащили фургон дальше. Теперь мы оказались в хвосте. Бен смотрел прямо перед собой. Я теребил порванный ворот рубашки. Царило напряженное молчание.

Теперь, оглядываясь назад, я понимал, что сделанное мной было вопиющей глупостью. Связав свое дыхание с воздухом вовне, я сделал для себя невозможным дышать. В моих легких было недостаточно силы, чтобы ворочать таким количеством воздуха. Для этого нужна была грудь, как железные меха. С тем же успехом можно было пытаться осушить реку одним глотком или там поднять гору.

Часа два мы ехали в этом неуютном молчании. Солнце коснулось макушек деревьев, когда Бен, наконец, глубоко вздохнул и шумно выдохнул. И передал мне вожжи.

Я посмотрел на Бена и впервые осознал, какой он старый. Я всегда знал, что ему уже под шестьдесят, но никогда еще не видел, чтобы он выглядел на свои годы.

– Я тут соврал твоей матери, Квоут. Она увидела самый конец того, что произошло, и встревожилась. – Говоря так, он не отрывал глаз от едущего впереди фургона. – Я ей сказал, что мы репетируем, готовим кое-что для представления. Она хорошая женщина. Она не заслуживает того, чтобы ей врали.

Мы все ехали и ехали в этом мучительном молчании. Однако до заката было еще несколько часов, когда я услышал крики, передающиеся от фургона к фургону: «Серовик! Серовик!» Фургон свернул с дороги на траву, его затрясло на кочках, и это заставило Бена очнуться от мрачных дум.

Он огляделся и увидел, что солнце еще высоко в небе.

– А что это мы останавливаемся так рано? Дорогу деревом завалило?

– Серовик!

Я указал вперед, на массивную каменную глыбу, вздымающуюся над крышами фургонов.

– Что-что?

– Ну, они время от времени встречаются нам по дороге.

Я снова указал на серый камень, выглядывающий из-за вершин невысоких придорожных деревьев. Как и большинство серовиков, то был грубо вытесанный прямоугольный блок высотой футов в двенадцать. Окружившие его фургоны выглядели довольно хрупкими рядом с этой махиной.

– Я слышал, что их называют «стоячими камнями», но я видел много таких камней, которые не стояли, а лежали на боку. Когда мы встречаем такой камень, мы всегда останавливаемся возле него на целый день, разве что мы ужасно спешим…

Я остановился, сообразив, что что-то слишком много болтаю.

– Я их знаю под другим названием. Путевые камни… – негромко сказал Бен. Он выглядел старым и усталым. Немного погодя он спросил: – А почему вы останавливаетесь, когда встречаете такой камень?

– Ну, просто так принято. Это отдых в пути. – Я поразмыслил. – Наверно, считается, что они приносят удачу…

Мне хотелось сказать что-нибудь еще, чтобы поддержать разговор, разжечь интерес Бена, но я не мог придумать, что еще сказать.

– Возможно, это и правда, – Бен направил Альфу с Бетой к свободному пятачку по ту сторону камня, в стороне от прочих фургонов. – Приходи ко мне ужинать или сразу после ужина. Нам надо поговорить.