Отец поморщился:

– Так себе пьеса.

Я пожал плечами:

– А они не увидят разницы. К тому же там то и дело Тейлу поминают, тут уж никто не скажет, что пьеса вульгарная. – Я посмотрел на небо: – Главное, чтобы дождь не ливанул посреди представления.

Отец взглянул на тучи:

– Ливанет непременно. Ничего, бывают вещи и похуже, чем играть под дождем.

– Например, играть под дождем и получить плату шимами? – спросил я.

Тут торопливым шагом подошел мэр. Лоб у него блестел от пота, он слегка отдувался, как будто бегом бежал.

– Я тут потолковал кое с кем из совета, и мы решили, что ничего, можете играть и в зале, если хотите.

Языком тела отец владел безукоризненно. Было совершенно очевидно, что он оскорблен, однако вежливость не позволяет ему сказать об этом прямо.

– Я, право, не хотел бы вас обременять…

– Нет-нет, что вы, что вы! На самом деле, я настаиваю!

– Ну хорошо, раз уж вы настаиваете…

Мэр улыбнулся и торопливо удалился.

– Ну-у, чуток получше, – вздохнул отец. – Пояса пока что затягивать не придется.

– По полпенни с головы! Да-да. Кто без головы, проходит задаром! Спасибо, сэр.

На входе стоял Трип. Его дело было следить, чтобы никто не пролез бесплатно.

– По полпенни с головы! Хотя, судя по розовым щечкам вашей дамы, с вас, пожалуй, следовало бы взять как за полторы головы. Хотя это, конечно, не мое дело…

Трип был остер на язык, острее всех в труппе. Так что он лучше всего подходил для работы, где требовалось следить, чтобы никто не попытался отболтаться или проломиться силой. В своем серо-зеленом шутовском трико Трип мог ляпнуть вообще что угодно, и это сошло бы ему с рук.

– Здрасьте, мамочка! Нет, за малого платить не надо, но, если начнет орать, либо сразу дайте ему титьку, либо выйдите с ним из зала.

Трип тараторил не умолкая.

– Да-да, по полпенни. Нет, сэр, пустоголовым скидки не положено!

Смотреть, как работает Трип, можно было до бесконечности, однако мое внимание в основном занимал фургон, въехавший в городок с противоположной стороны четверть часа тому назад. Мэр долго о чем-то препирался со стариком, который им управлял, а потом умчался прочь. Теперь я увидел, как мэр возвращается к фургону в сопровождении здоровенного дылды с длинной дубинкой – местного констебля, если я не ошибся.

Любопытство взяло надо мной верх, и я принялся пробираться к фургону, стараясь не попадаться на глаза. К тому времени как я подошел достаточно близко, мэр и старик снова спорили. Констебль стоял поблизости, сердитый и встревоженный.

– Я ж вам говорю, нет у меня никакой лицензии! Мне и не нужна лицензия. Что вы, с коробейника лицензию требовать станете? С лудильщика?

– Вы не лудильщик! – заявил мэр. – И не пытайтесь выдать себя за лудильщика!

– Я себя ни за кого выдавать не пытаюсь! – возразил старик. – Я и лудильщик, и коробейник, и много кто еще. Я арканист, дубина вы стоеросовая!

– Вот именно! – упрямо отвечал мэр. – У нас тут народ богобоязненный. И всяких темных сил, которые лучше оставить в покое, нам тута не надо! И всяких неприятностей, которые бывают от вашего брата.

– От нашего брата? – переспросил старик. – Да что вы знаете про нашего брата? В здешних краях небось ни одного арканиста лет пятьдесят не бывало!

– Оно и к лучшему. Поворачивайте-ка оглобли да проваливайте восвояси!

– Ну да, конечно, стану я под дождем ночевать из-за вашей тупоголовости! – с жаром отвечал старик. – На то, чтобы снять комнату или заниматься своим делом на улицах, мне вашего разрешения не требуется. А теперь убирайтесь прочь, а не то воочию увидите, какие неприятности бывают от «нашего брата»!

На лице мэра мелькнул было страх, тут же вытесненный негодованием. Он махнул через плечо констеблю.