– Я не могу ничего у тебя просить сейчас, – прошептала Жики. – Это неправильно.

– Правильно! – возразила Моник. – Другого случая не будет.

– Я бы хотела привлечь к работе одного человека.

– А с ним что не так? – слабо улыбнулась Моник.

– Он убийца, – не вдаваясь в подробности, ответила Жики.

– А-а-а, – протянула ее подруга. – Понимаю. Ты всегда была склонна к экспериментам.

– Он мог бы быть полезен.

– Степень его полезности покажет время…

– Значит, ты не против? – удивилась Жики.

– Против – не против…. Какая теперь разница, – вздохнула Моник. – Через сутки меня не станет, и мой запрет потеряет силу. Твоя ответственность, твое бремя. Ты что-то еще хотела спросить?..

– Ничего от тебя не скроешь. Помнишь моего правнука – Себастьяна?

– Младшего фон Арденна? Как же, как же! Очаровательный малыш. Просто ангелочек!

– Ангелочек недавно получил диплом Universitätsmedizin[17].

– О-о! – Моник закатила глаза. – Поздравляю!

– Он хирург.

– Прекрасно! – кивнула Моник.

– Он хотел бы стать рыцарем Ордена.

Моник насторожилась:

– Зачем ему это?

Жики не была удивлена реакцией подруги. Обычно врачи, работающие в Ордене, приходили по зову сердца, безмерно благодарные за помощь и поддержку, оказанные им Орденом в трагическую минуту. Но молодой мужчина, почти юноша, чья карьера только начинается, желает заниматься делом, суть которого – кровь и отчаяние – поразительно и странно!

– Не понимаю, – пробормотала Моник. – Чего именно он хочет?

– Arbeiten Feldverhältnisse[18].

– Странное желание. Но если ты одобряешь…

– Не одобряю, – покачала головой Жики. – Но он хороший мальчик. И если он настаивает на подобной карьере, значит, хорошо все обдумал. А врачи нам нужны – вечная нехватка.

– Ему необходимо пройти ординатуру по военно-полевой хирургии, – заключила Моник. – Ты ж понимаешь – ему не аппендицит придется вырезать.

– Он уже поступил. Как видишь, мальчик очень ответственный.

– Как все фон Арденны, – тихо засмеялась Моник. – И самая лучшая из них. Жики…

– Да, дорогая, я здесь.

– Когда я в первый раз увидела тебя в лагере… помнишь?..

– Конечно, – Жики на самом деле не помнила. Их с мамой прибытие в лагерь Генгенбах было сплошным черным пятном в ее памяти. Но она никогда не признается в этом. – Конечно, я помню, милая… Моник…

– Я подумала тогда, что ты похожа на цаплю. Вернее, на птенца цапли – такая худая и длинная… Мне стало так тебя жаль. А позже, когда убили Мадлен[19], ты мне заменила сестру. Спасибо, что ты была у меня.

– Сестра моя, – Жики сдерживалась из последних сил, – благослови тебя Бог…

Моник пожала Жики руку: – Я ухожу… И ты остаешься одна… – она закрыла глаза. – А теперь – иди, моя дорогая. Устала я… Невыносимо устала…

Магистр Ордена палладинов отошла на рассвете – последний вздох слетел с шершавых, обметанных губ: «Trop longtemps… je viens chez vous…»[21]

Начало весны 2013 года, Лондон

Когда людям не о чем говорить, они говорят о погоде. Или обсуждают планы на день – только не совместные, а каждого в отдельности.

– Снова дождь, – констатировала Катрин, мельком глянув в окно.

– Дождь, – согласился Сергей. – На дорогах – гололед.

На этом тема погоды была исчерпана, и за столом воцарилось молчание. Катрин демонстративно пила кофе – вторую чашку за утро. Несмотря на увещевания Сержа и настоятельные рекомендации ведущего ее беременность врача, она пила, а вернее, хлестала кофе – по пять чашек в день – без молока и без сахара.

– Чем сегодня займешься? – намазывая маслом тост, поинтересовался Булгаков у жены.