***

Три недели я занимался организационными вопросами по устройству публичного дома. В комнату над салоном мадам Мендер я намеревался определить Чесучова. Товстуха добился, что бы его избрали в партком обувной фабрики имени «Парижской Коммуны». Оттуда Ивана Семёновича командировали в Комитет партийного контроля при ЦК ВКП (б). Столь быстрая карьера обескуражила его. Когда я навестил Чесучова, он поведал мне о своих метаморфозах. Пришлось мне сознаться в том, что приложил к этому руку, и рассказал, какая работа ему предстоит. Реакцию Чесучова я не предусмотрел.

– Меня старого большевика половым в публичный дом назначить! – схватил меня за грудки Иван Семёнович.

Мне пришлось скрутить его, после чего битый час убеждать, что это нужно для страны.

– Это приказ! – заявил я.

– Никто не может мне приказать! Я нигде не служу, – почесал своё ушибленное плечо Иван Семёнович.

– Когда схватил меня за грудки, считай, поступил на службу, – улыбнулся я.

– Работа, грязней, чем у ассенизатора, – вздохнул Чесучов.

– Этим должен кто-то заниматься, – поправил я рукав пиджака, порванный Иваном Семёновичем.

***

Май-август 1931 года.

На Москву навалилась жара. Москвичи, кто имел возможность, разъехались по дачам. Сталин уехал в Цхалтубо. У меня случилась размолвка с заведующим Организационно – инструкторским отделом ЦК ВКП (б) Булатовым. В ОГПУ он занимался формированием Управления кадров. Я считался его заместителем. Дмитрию Александровичу не нравились мои непонятные отлучки. Я прикрывался тем, что меня вызывал к себе Поскрёбышев.

– Товарищ Балакирев, вы работаете со мной, и будьте любезны выполнять мои указания, а не Александра Николаевича Поскрёбышева! – в один прекрасный момент заявил Булатов.

Лишний шум мне не к чему, и я отправился к Паукеру:

– Карл Викторович, спасайте! Заела меня бумажная работа у Булатова.

– Что тебе не нравится? – улыбнулся начальник Оперативного отдела. Он встал и прошёлся по кабинету: – Никакой горячки, сиди, бумажки перебирай.

– Не могу я без живого дела, – развёл я руками.

– Ладно, попрошу Ягоду вернуть тебя ко мне, – кивнул Паукер.

Работа в Оперативном отделе позволяла объяснять мои отлучки встречей с агентурой. Тем более информация из салона мадам Менгер пошла, и часть её я мог использовать в своей служебной деятельности. Аделаида Фёдоровна оказалась знатоком своего дела. Среди московских руководителей поползла молва о чудном заведении «Дворец султана». Однако просто так туда не попасть.

Вход в дивный дворец лежал через дворницкую, где восседал одноглазый страж Ахмет Хусаинов с прекрасной зрительной памятью. Если он узнавал человека, тогда нажимал потайную кнопку. Открывалась встроенная в стену дверь и появлялась мадам Менгер.

Ночь в её заведении стоила триста целковых. Но оно того стоило! Водка, коньяк и вино лились рекой. Танцевали обнажённые гурии. В соседнем кабинете рулетка и карточные столы. Гостям нет ни в чём отказа. Здесь нет посторонних, не видит строгое око партийного контроля. Известный московский ловелас Авель Енукидзе восторженно рассказал об этом заведении комкору Виталию Примакову. Тот служил военным атташе в Японии, в конце мая его отозвали в Москву. По предложению начальника Штаба РККА Бориса Шапошникова предполагалась отправить Примакова в Германию на стажировку в Генеральный штаб рейхсвера. В ожидании командировки, Виталий Примаков частенько заглядывал во «Дворец султана».

Слухи о заведении мадам Менгер достигли Ленинграда, и командующий Ленинградским военным округом Михаил Тухачевский зачастил в командировки в Москву. Лето выдалось во всех смыслах жарким.