С тех пор прошло много лет. Но Николай так и не перестал бледнеть в минуты опасности. Правда, потом уже бледность никогда не проступала на его лице столь явно, как в детстве, хотя заметить ее все равно было легко…

И сейчас Николай знал, что, увидев джип, в секунды стал совершенно бледен лицом и, зеркало заднего вида, в которое он взглянул, это подтвердило. Нет, он не будет торопиться. Ничего, его подождут. У него еще есть пять минут. Он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Прислушался к себе. Нет, страха он чувствовал – была лишь какая-то давящая неудовлетворенность, возникавшая в нем всегда, если ему приходилось что-то делать не по своей воле. Это походило на тоску, и еще – вызывало протест, возмущение и негодование. «Спокойно, спокойно», – говорил он себе, сидя с закрытыми глазами. В минуты, подобные этой, он иногда с ужасом осознавал, что будь у него под рукой оружие, он смог бы его использовать не раздумывая. Смог! Еще как бы смог! И такого бы наворочал! «Спонтанно возникший умысел! Состояние аффекта!», – сказали бы потом адвокаты. Кто знает, кто знает! Состояние аффекта… Вся его жизнь в последние годы – сплошное состояние аффекта! Достали уже! И Николай снова и снова повторял как заклинание: «Спокойно, спокойно. Все нормально, все нормально, все так живут, все под колпаком. Все к лучшему. Все – временно. И это пройдет. Спокойно, спокойно».

…Примерно с год назад он упросил Махурина продать ему револьвер системы Нагана и к нему две пачки патронов. Махурин долго не хотел продавать револьвер, но потом сдался. Друг все-таки… А револьверчик-то был не простой, а приспособленный для бесшумной стрельбы. Махурин, отдавая ему оружие, сказал тогда, что сейчас такая игрушка – наган с приспособлением для бесшумной стрельбы – большая редкость, и пояснил, что именно такие револьверы использовались диверсантами – немецкими – из СС, и советскими – из НКВД. И еще зачем-то Махурин отдал ему одну пачку особых патронов: в них были пули, изготовленные только из свинца. Такие пули, объяснил Махурин, попадая в цель, полностью деформируются, и по ним невозможно даже установить из какого оружия стреляли, и, следовательно, «ствол», стреляющий такими пулями и не выбрасывающий гильзы, вообще невозможно идентифицировать, а значит, его можно использовать многократно, – пока самого хозяина не возьмут с ним в кармане… Николай тогда спросил Махурина, зачем, мол, он ему это объясняет? А тот, усмехнувшись и смерив его взглядом с ног до головы, сказал, что так, мол, на всякий случай, в жизни никакое знание не бывает лишним… Какое-то время Николай возил револьвер с собой: холод его металла успокаивал нервы, давал уверенность… Но потом, когда однажды в городе его автомобиль, его несчастный «Москвич», на скользкой дороге подрезали бандиты на БМВ, и Николай, чтобы избежать столкновения, вынужден был выехать на тротуар, где едва-едва не наехал девочку-подростка, он перестал возить с собой махуринскую игрушку. Тогда он с трудом удержался от того, чтобы не догнать медленно уезжающих прочь бандитов и не расстрелять их прямо там, где нагонит. Он знал, что на этой БМВ – «Боевой Машине Воров» – обычно раскатывали три бандита из бригады, входившей в мамонтовскую группировку и состоявшей, по словам Махурина, из молодых «отмороженных» пацанов, готовых лить чужую кровь, словно воду. С одним из них, он даже как-то знакомился. Девушка, систематически устанавливавшая Николаю в магазине программное обеспечение, как-то именно на этой БМВ приезжала к нему в офис с молодым человеком и представила его Николаю как своего брата.