Отец показался из-за деревьев. Я подняла руку.

Просто почувствовала, как он подходит, и услышала душераздирающий вопль, когда швырнула флакон. Он бросился мимо меня, протягивая руки. И даже не взглянул на край утеса.

Флакон взмыл в воздух, тело отца взлетело вслед за ним, и через мгновение они оба исчезли. Послышался всплеск далеко внизу в черной воде.

– Папа! – завизжала я, перегнувшись через уступ и высматривая его среди этих дурацких качающихся бутылок. Его голова показалась на поверхности, лицо выражало муку. Его глаза встретились с моими на одно долгое мгновение. Потом он обвел взглядом скалы и воду вокруг. Я знала, что он делает. Оцени ситуацию, Эммелайн. Исключи переменные. Определи оптимальный курс действий.

А может быть, он искал синюю бутылку.

– Папа!

Он снова поднял глаза. От холода его кожа уже меняла цвет.

– Лагуна! – крикнул он, указывая направо, за изгиб отвесной стены острова.

– Прости! – рыдала я. – Прости!

– Я люблю тебя! – произнес он одними губами и поплыл.

– Я тебя встречу! – закричала я. Хотя, думаю, уже тогда мы оба знали…

Не сводя глаз с канала, я простояла у лагуны весь день. Волны рычали и бурлили, отказываясь успокаиваться, хотя я изо всех сил старалась сосредоточиться на клокочущей воде и силой мысли сделать ее мягкой и приветливой. Умом понимала, что все это бесполезно. Мы с отцом много раз говорили о температуре воды в океане. О том, как долго можно продержаться в ее объятиях. И если не случится шок и вы не будете, отчаянно барахтаясь, пытаться хватать ртом воздух, при этом глотая воду, – вас настигнет холод. Отец заверял, что длительное пребывание в океане всегда смертельно опасно, даже летом. А сейчас – зима. И даже если бы он смог добраться до канала, прилив и скалы никогда не пропустили бы его целым и невредимым. Мой отец был ученым и научил меня мыслить критически.

Тем не менее я ждала.

Небо потемнело, все исчезло, остались одни запахи. Сидя на берегу, вдыхая знакомые до боли ароматы соленой воды и влажного песка, я внезапно с ужасом осознала, что мой нос уже заменяет эти обонятельные воспоминания новыми. Теми, в которых нет моего отца.

«Когда меняешь запах, меняешь и память», – всегда говорил он. По-настоящему я поняла это только сейчас. С каждым вдохом мой отец исчезал.

«Нет», – подумала я. Вскочила, бросила последний отчаянный взгляд через лагуну в сторону канала, затем повернулась и помчалась вверх по тропе.

Я влетела в хижину и плотно закрыла за собой дверь в попытке удержать драгоценные запахи внутри. Его запах все еще был здесь – в воздухе, в ткани его рубашек, даже на страницах наших книг. Я принюхивалась ко всему, что могла найти, зная, что запах скоро ускользнет так же легко, как вода проходит через сито.

Вспомнила обо всех ароматических бумажках, которые создала с себя. Все эти белые квадраты, падающие мне в руку. Мне не приходило в голову сделать хотя бы одну с отца – для этого никогда не было причин. Он ведь мой отец и всегда будет рядом.

– Эгоистка, – шептала я в тишине. – Эгоистка. Эгоистка.

Огляделась вокруг. Все верхние ящички были открыты, вплоть до того, где прятался флакон с синим воском. Аппарат был развернут и лежал на столе.

«Он знал». – Эта мысль показалась нестерпимой.

Я подняла аппарат – такой гладкий и красивый. С него все и началось.

– Ненавижу тебя! – заорала я, швыряя его об пол, снова и снова, пока он не превратился в кучку крошечных металлических кусочков. Хлам, а не магия.

Я подняла ткань, которой он всегда был обернут, и бросила в огонь, не задумываясь. Аромат, ленивый и пряный, распространился по хижине, смешиваясь с запахами, меняя то, что осталось от моего отца. Я захлопнула дверцу печки, но было уже слишком поздно.