– Так нельзя! В нашей семье никто не разводился! А о ребенке она подумала?

Папин голос чуть тише, но тоже прекрасно различим:

– Кому она будет нужна? Что скажут люди?

– Что-что? Что-что? – тихо спрашивают часы.

Кажется, что у нас с кружкой на столе много общего. Я тоже изнутри покрыта мелкими трещинками. Меня тоже наполняет что-то холодное.

Бабушка с дедушкой молча зашли на кухню. Он сел рядом. Она отвернулась к раковине. Часы затаили дыхание.

– Знаешь, что я тебе скажу, Ксюша? – бабушкин голос решительный. Твердый.

– Что-что? Что-что? – снова раздалось над ухом.

Она обернулась и сурово посмотрела мне в глаза:

– А я бы с ним тоже развелась. И матери твоей сказала, что нечего тут ерундой заниматься. Подумаешь, экая беда. Ну, чего ревешь? Лучше бы пирог достала из холодильника. Лёва, налей горячий чай. Этот совсем простыл.

Дедушка улыбнулся и похлопал меня по плечу.

Внутри затягивались трещинки. Внутри разливалось тепло.

Я долго плакала, прежде чем нашла в себе силы встать. Забрала коробку. На секунду остановилась в дверях. Квартира смотрела вслед.

На кухне часы ободряюще шептали:

– Тише-тише. Тише-тише.

Я вышла.⠀

Злата Москвина

@zlatafotoart

ЯНТАРНАЯ СКАЗКА


Манечка была у Ивана любимой дочкой. Очень уж напоминала жену-покойницу. Те же зеленые глаза, точь-в-точь спелый крыжовник, и кудрявые волосы цвета меда. Уже пять лет минуло, а особинка становилась все ярче.

Нет во всем селе подобной девчонки. Все кругом беленькие да черненькие. Она одна рыжая. За это и доставалось ей. Дразнили ребята, рыжей курицей звали. Приносила домой синяки да ссадины. Размазывала соль слез по мордашке и бурчала: «Вот вырасту и задам им!».

Раз собрался Иван на дальнее поле и решил оставить дочку на бабку – мала еще. Не тут-то было. Повисла она у него на рукаве:


– Тятя, миленький, возьми меня с собой. Я тебе помогать буду. Вместе веселее.

– Да куда тебе, мала еще, – ответил он.

– Мне страсть как хочется на журавлей посмотреть, говорят, живут они там, – сказала Манечка и так посмотрела на отца, что тот не смог отказать. Уж больно взгляд жену его напомнил.


Перехватило у него в горле. Бросил он тихо:

– Хорошо, собирайся.

Дочка взвизгнула от радости и бросилась к нему на шею.

Встали раньше петухов. Старая ушла корову доить, а маленька тут сидит, волнуется: как бы не передумал тятя. Вот и вскочила пораньше, чтобы не проспать. Иван проснулся, плеснул в лицо воды из кадки и вышел во двор. Зеленые глаза следили за ним из окошка. Он скоро проверил телегу, потрепал кобылу за холку и запряг.

В это время мать быстро собрала на стол. Помолившись на темные образа в углу, сосредоточенно поели: хлеб, молоко, каша. Маше ничего не лезло в горло. Все встали и начали прощаться.

– Бусы-янтарики оставь-ко дома, – неожиданно сказал тятя, но кудрявая головка решительно покачала отрицательно, а ручка крепко держала мамину памятку. Так и пошли на двор. Старуха их перекрестила и они тронулись.


Пока ехали по селу, встречные мужики степенно останавливались:

– Доброй дороги тебе, Иваныч, да Божьей помощи.

Ну а некоторые детишки даже бежали вслед. Манечка важно восседала на телеге и крыжовенные ее глаза искрились от удовольствия.

За околицей начались бескрайние поля, лен, гречиха, пшеница, подсолнух. Потом пошли яблоневые сады. Потом родные места закончились, девочку сморило, и она заснула.

Приснилось ей, что сидит она на лавке в янтарной избе. Стала Маша оглядываться. Оказалось, что и лавка-то янтарная, и прялка тоже янтарная. А пряжа очень похожа на ее рыжие кудрявые волосы. Вот диво!

В янтарной печке потрескивал огонь, и видно было, как дым уходил в трубу. Судя по запаху, в горшке варилась гречневая каша, а Манечка была большая любительница до нее!