Бог, если он и был когда-то, то давно исчез и отказался от них. Еще мальчишкой он спорил о том с отцом – профессором богословия, и очень хотел, чтобы тот его в чем-то убедил. Но доводы его были туманны. И веры в душе не прибавилось тогда, а потом и та, какая была, куда-то испарилась внезапно.

И тогда сначала во сне, а потом и в реальности увидел он блудного сына. И почувствовал, что это его роль в странном мире, который надвигался диким заревом всех бунтов и революций на древнюю Москву, град столько всего знавший и переживший на протяжении самых жутких веков.

Отец давно умер. Но он никогда не понял и не принял бы того, что главный героем его комедии стал именно Люцифер, а его Бог оставался только несчастным созданием, вечной жертвой. И он увел его от бога и света. Тот, кто должен был именно туда и привести. И в том странном мире оставалась только пустота, которую быстро заполнили бесы всех страстей и мастей. Со временем их будет становиться больше. Хотя страшнее, чем люди бесов нет.

№№№№№№№

Но почему он должен верить тому, кто бессилен перед властью земной, как он может получить небесную власть, как он спасет всех остальных? Да и собирался ли спасать?

И в дни сомнений и переживаний Фауст все чаще смотрел на огонь в камине, и на огонь свечи, горевшей во мраке перед ним, а потом безжалостно сжигал черновики комедии, может быть, желая убедиться в том, что они сгорят на самом деле. И они горели ясным пламенем. Исчезало все, что было написано, во что он вкладывал всю свою душу, на что еще недавно возлагал самые радужные надежды

Горящие рукописи – это настоящее безумие с его стороны, но как полыхал этот странный огонь, пожирая мечты, страсти, тот неповторимый мир, который он пытался сотворить. Ад был по-настоящему ужасен, Данте бы там точно не выжил, а рай, он не видел и не мог нарисовать свой рай, потому его и терзали сомнения.

Черновики становились золой, что подтверждало – он на правильном пути, надо выводить Люцифера на белый свет. И писать комедию он начинал снова. Ничего в принципе не меняя, потому что в главном взгляды его оставались неизменными. Менялись только имена героев, место действия, какие-то детали, помогавшие показать все точнее и ярче.

Падший ангел был одним их апостолов. Первый поэт столетия пытался поднять его до небес:

Да, я возьму тебя с собою,

И понесу тебя туда,

Где кажется земля звездою,

Землею кажется звезда.

Вроде бы так замысловато он изъяснялся тогда, хотя даже те строчки стихотворений, которые он слышал, всегда безбожно путал. Но это был особый случай. Он почувствовал, что есть еще один человек, который усомнился в правоте мирового творения, и по-своему все видит и понимает.

Только не Демона надо поднимать до небес (он понял это значительно позднее), а вернуть других богов, тех, кто был до Иисуса. И почему они считают, что заблуждались их предки, жившие со своими богами не одно тысячелетие, а они правы, приведя в мире нового, чужого бога и разрушившего этот мир до основания.

№№№№№

В тот самый момент он и увидел Чародея, последнего волхва на Руси – своего двойника, тот и появился в отблесках огня, когда сгорала рукопись. Он был так похож на знаменитого писателя.

Конечно, это Гоголь. Это он первым воскресил всех чертей и Демонов. Но ему хорошо было с ними заигрывать, живя в солнечной Италии. И тогда в России были скверные времена, но разве можно их сравнить с этими?

Видел Фауст, как тот сжигал второй том своего творения, тоже, наверное, хотел убедиться, сгорит или не сгорит. Все сгорело тогда. Не осталось никаких черновиков, ничего не оставалось. И этот человек, несчастный, одинокий, раздавленный, заставлял его довольно долго оставаться веселым, сильным и обаятельным. И они навсегда должны запомнить его таким.