– Бетти, мы вернёмся сюда?

– Не знаю малыш. Давай просто поедем домой.

Моё рвение рассмотреть поместье, притупил страх. Я собрался с последними силами пронести ноги через сугробы к машине и оказаться в комнате, где всё знакомо и безопасно. Как только мы вернулись в квартиру, Бетти стало хуже. Недавно обретённая бодрость ушла, и вернулась болезнь. Тётушка закашливалась так, что не могла дышать. Несколько ночей мы не спали, в положении лёжа кашель усиливался. Бетти вставала с кровати и начинала ходить, это помогало притупить боль в груди. Я согревал ей отвары, заваривал чай с ромашкой и не отходил от неё. Последние дни Бетти перебирала сосновый комод, который стоял в спальне. Искала документы, видимо чувствовала, что конец близок. Она нашла их в ящике откуда ломилась бумага, там столько хлама, едва в нём можно найти хоть что-то. Половину барахла стоило выбросить. Бетти переложила документы в письменный стол, это последнее, на что ей хватило сил.

Я видел, как тётушке становилось хуже, но ничего не мог сделать. Если только увезти её в поместье. Не знаю, смогло бы это помочь. Воздух там гораздо чище, чем в городской суете возле фабрики Джорджи. Тогда был слишком мал, чтобы принимать такие решения. Раньше не садился за руль, да и ноги коротковаты. Едва мог смотреть на дорогу с пассажирского сиденья. Сейчас я так и не полюбил езду, хотя улицы тут тихие, местные с удовольствием передвигаются по дорогам. Тот день мне запомнился до мелочей. Бетти прикрывалась рукой, когда кашляла и прятала ладони с каплями крови. Ей было холодно, сколько бы пледов не положил. Сидела укутанная шалью в кресле качалке, я находился рядом.

– Марти – прохрипела тётушка. Мимика лица выдавала беспокойство и наплывающий страх неизвестности. Она пыталась спрятать эти чувства, но мне не нужно было говорить. Тонкие губы собирались в напряжении, сдерживая дрожь от наступающих слёз.

Смерть нельзя остановить, хотя возможно счастливчикам это удавалось. Скоро она случится. Бетти мысленно просила об одном – не испытывать боли. Я молился, хотя не верил в Бога, чтобы она ушла в лучший мир и встретила свою дочь Люси. Не хотел даже на секунду думать, что дальше ничего нет. Я боялся смерти тогда и сейчас. Какой будет мир там? Без боли, страхов,? Или вторая жизнь, шанс на лучшее будущее? Если это так, я хочу войти туда и воспользоваться билетом на поезд, где снова встречу Хлою.

В последний день с Бетти, первый раз заплакал. Отец всегда учил меня сдерживать эмоции, если сильно обидели или больно. Только сейчас понял, насколько это глупо. Хлоя научила меня другому. От неё узнал, что женщины трепетно относятся к нашим чувствам, им важно, когда мы открываемся. Мужская замкнутость охлаждает отношения. Она всегда хотела чувствовать связь со мной настоящим. Понимать, каково мне сейчас, какие переживания я испытываю. Нет ничего стыдного в эмоциях, в болезненных мыслях, которые прокручиваются на повторе снова и снова. Я обожал наши разговоры с ней по душам.

Бетти пыталась подбодрить меня: – Не плачь милый! Ты справишься с этим, – вынула из своего балахона маленький ключ. – Открой им первый ящик стола.

Я напугался, когда коснулся её ледяной руки. Взял ключ и через несколько оборотов открыл замок. Внутри ящика лежал шершавый свёрток: – Могу открыть?

– Да, в нём накладная на поместье Сэтвулов, письмо и завещание. Гендби просил не вскрывать письмо до твоего совершеннолетия, – после разговора Бетти склонило спать. Я аккуратно прикрыл её руки шалью и выключил верхний свет, остался только жёлтый проблеск от ночника.