– Эй! – произнёс я, раздалось эхо вибрацией по стенам.

Объявился старик: – Кричать в картотеке запрещается! – потом исчез.

Бетонные стены обрамляли лестницу, местами на них рассекали полосы небесной краски. У начала спуска висел канделябр. Я снял его с облезлого крючка и двинулся дальше. Кроме тусклого огня от свечи меня ничто не спасёт в этой мгле. Спуск затянулся, ноги отбивали ступеньки, как будто маршировали. Как только я приблизился к черноте, глаза рассмотрели дверь. Дёргаю на себя и вижу поворот направо, передо мной выросла табличка «Раздел Æ».

Я выдохнул, счастлив, что ступеньки закончились, как и счастливы мои ноги. Фонарики около стеллажей из ольхи вспыхнули. Рангом Сэтвул – книга «Убийство восточного короля», Фетуния Сэтвул – «Колдовская жатва», Гендби Сэтвул – «Припять магических утех». Лавка хранила книги больше десятка тысяч, по полсотни на каждого Сэтвула, кроме одного. Его фамилия выглядела затёртой на переплёте. Я нашёл только одну книгу отца – «Ненависть Бьюика». Мне открылась целая сокровищница о семье. Жадно хватая книги, перелистывал страницы, потом ставил на место. Было невозможно остановиться, хотелось посмотреть всё. Именно в этом месте, среди неживых книг ощущал невероятную поддержку, как будто они стояли все здесь, рядом со мной. До этого дня терзался мыслями, чем мне дальше заниматься. Я только нащупал это влечение к письму, был совсем не уверен, что из этого что-то выйдет. Недавно понял почему со сверстниками мне неинтересно. Их не влюбляют звёзды, им неважно, как красиво ложится тень на дерево во дворе, какой звук у корочки хлеба из печи. Писательство – не про успех, деньги и общее одобрение. Это сама жизнь, внесение всех её элементов на бумагу. Перо перемещает меня сквозь время на Затерянный остров. Писать – это наблюдать за всем, что происходит: ругающиеся люди на остановке; собака, которая всех облает; уставший рабочий, что ремонтирует дорогу. Я понял, как люблю жить, всё подмечать, не могу об этом молчать. Бумага для меня Библия, где я хочу рассказать другим о тонкостях красоты этого мира.

Появился старик Франни: – Время! – он держал в руках песочные часы, показывая указательным пальцем на стекло. Постучал по нему длинным ногтем, как коготь у хищной птицы.

Я спросил: – А сколько сейчас времени?

– Почти полночь мистер Сэтвул. Вам стоит поторопиться, лавка закрывается.

– Полночь? – я удивился, потому что пришёл сюда утром около девяти часов к солнцу. Раймонд и Стелла, меня точно обыскались! Как только последняя песчинка на часах упала, пространство закрутилось в туннель и выплюнуло меня наружу. Я оказался на улице у входа. Вывеска сама перевернулась на: «Закрыто». Фонари, стоявшие у дороги включались один за другим с хлопком.

«Дзынь, дзынь» – на дороге появился велик, который взялся из неоткуда. Было странно забраться на него, но тратить ещё полчаса на дорогу, я не готов.

В доме Форестов горел свет, хотя обычно в это время все спали. Я открыл дверь, Стелла подскочила с кресла, которое стояло в гостиной, за ней появился Раймонд. Они не ложились спать, ждали, когда я вернусь.

– Марти! Как это понимать?! – грозно вымолвила Стелла.

Никогда не видел её в гневе. Красные щёки, пульсирующая венка на шее говорили сами за себя.

– Я потерял счёт времени, простите…, – и продолжил раздеваться на пороге.

Раймонд схватил меня за ухо, чуть было не подняв в воздух: – Марти, ты наказан! Месяц под арестом, а сейчас живо в комнату!

Я теребил ухо, которое пульсировало, и поднимался наверх. В тот день не узнал комнату. Все вещи перевёрнуты, постельное на кровати скомкано в объёмные тучи, рисунки лежали одной пачкой на столе, а книги валялись беспорядочно. Ящики стола выпотрошили. Они лежали пустые на полу, я не нашёл глазами дедушкино письмо и рванул в спальню Форестов: – Это вы? Кто взял моё письмо?