Золота получилось 40 либр, всего на сумму 24 000 денариев. Остальное серебро пока реализовать не удалось. Понимаю, что это не то, чего ты от меня ждёшь. Понимаю, что и мало, и дорого. Но и ты пойми меня. Ты там, в Роме, даже представить себе не можешь, насколько трудно здесь проворачивать все эти меняльные дела. Законно денежный обмен можно проводить только через меняльные столы, а их полностью контролируют левиты – местное сословие жрецов. Они, между прочим, очень хорошо осведомлены о разнице в стоимости золота в Палестине и в Италии, и все попытки посторонних заработать на этой разнице они воспринимают как прямое покушение на свой кошелёк. Так что любой обмен больше нескольких сиклей вызывает у них подозрение и пристрастные расспросы. Да если бы только расспросы! Конкуренция здесь пресекается в зародыше, причём самым жестоким образом. Можешь мне поверить, не 1 и не 2, а десятки умеющих считать деньги предпринимателей – и местных, и романцев, и всяких прочих иноземцев – нашли своё последнее пристанище в сухой палестинской земле после того как покусились на «священную» левитскую монополию. Хвала богам, Понтий Пилат вовремя предупредил меня, чтобы я не вздумал соваться в эту левитскую вотчину. Понтий и сам ожёгся, связавшись один единственный раз с храмовыми деньгами (я имею в виду ту нашумевшую историю с хиеросолимским водопроводом – да ты, наверняка, помнишь, дело было громкое, даже в Сенате разбирали). Пилат смотрит теперь на храмовую сокровищницу, как лиса на виноград: и хочется да не допрыгнуть. Так то Пилат – префект всея Иудеи, Идумеи и Самарии! А что уж говорить обо мне – простом галилайском смотрителе рынков! Поэтому действовать приходится очень осторожно. Товар скупаю через третьих и четвёртых лиц и маленькими партиями – а это, сам понимаешь, и дополнительный риск, и дополнительные расходы. Но дело даже не в этом, а в том, что здесь, в Тиберии, а равно и в Сепфорисе, и даже в Кесарии, искать золото бесполезно – здесь одни крохи! В Палестине все золотые ручейки стекаются в Хиеросолим. 3 раза в год, на большие храмовые праздники, которые здесь называются Писха, Савуот и Суккот, каждый правоверный еврей считает своим священным долгом совершить паломничество в Хиеросолим и принести в Храм свои кровные полсикля. Можешь себе представить, друг мой Клавдий, что творится в эти дни в Хиеросолиме! Толпы паломников, ворьё, шлюхи, шум стоит невообразимый, толчея, давка, пыль, вонь! Стража сбивается с ног. Менялы трудятся, как грузчики в порту.

Что любопытно, 1 храмовый сикль стоит у менял 4 денария (представляешь, эти сквалыги чуть ли не целый денарий берут за обмен!), но если платишь золотом, то за 1 драхму тебе дадут тот же самый сикль да ещё целый денарий вернут на сдачу. То есть всё выстроено таким образом, чтобы нести в Храм золото было выгодно, а менять серебро на серебро – нет. Я уже не говорю про медные монеты! Там соотношение ещё интереснее. Чтобы купить свои вожделенные полсикля, бедному иудею придётся выложить не меньше 150 прут. И это при том, что за 1 денарий дают 64 пруты! Ну что тут поделаешь, не любят храмовые менялы возиться с медью, не любят! Зато золото они любят. Ах, как они любят золото! Золото им – только давай!

Говорят, к концу каждой праздничной недели в храмовой сокровищнице не хватает места для горшков с золотом. Говорят, большие глиняные горшки не выдерживают веса золота и лопаются. Многое говорят. Одно я знаю точно: храмовое золото регулярно, десятками талентов, слитками ироссыпью, уходит из Хиеросолима через Иоппу на Рому. А я даже те жалкие крохи, что мне удаётся здесь с огромным трудом добыть, не могу отправлять из Палестины напрямую. Ни из Иоппы, ни даже из Кесарии – слишком велик риск. Приходится везти товар кружным путём: из Хиеросолима в Галилаю, а уже отсюда – через сирийские Птолемаис или даже Тирус. А это и лишнее время, и опять же расходы! Спасибо старине Гнею, я ему тут наплёл всяческих небылиц про небольшое контрабандное дельце, которое я якобы затеял (переправка в Рому синайского шёлка и посуды), а также про мои непростые отношения с Антипой, так он мне теперь всячески помогает, отчасти из дружеского расположения – в память о наших совместных пирушках и походах на Этрусскую улицу, а отчасти, вероятно, в пику моему язвительному зятю, с которым у него отношения не сложились с самого первого посещения Гнеем Палестины.