Медленно идущего декуриона то и дело обгоняли обливающиеся потом рабы с доверху загруженными ручными тележками. Рабы с уже пустыми тележками спешили навстречу. Между двумя этими потоками неспешно прогуливался кентурион-надсмотрщик, выразительно похлопывая себя по голени узловатым ви́тисом – тростью из виноградной лозы – ускорителем нерадивых.

На углу, на выходе с Преторианской улицы на центральную площадь, на подиуме у позорного столба, стояли двое солдат. Один – заросший по самые глаза густой двухнедельной щетиной, высокий и кривоногий – явно тяготился похмельем. Он был красен и потен, налитые кровью глаза его опасно выкатились, острый кадык елозил вверх-вниз по длинному волосатому горлу. Он хрипло дышал и то и дело быстрым движением языка облизывал серые, все в неопрятной коросте, губы. На табличке у ног легионера было написано: «Тур Герра. Пьяница». На соседней табличке значилось: «Лукий Гонорат. Сплю на посту». Её обладатель – молодой, лопоухий, стыдливо прячущий взгляд, – держал в руках глиняный ночной горшок, судя по расходящемуся от него «аромату», – полный. Оба солдата были при полном снаряжении, то есть в тяжёлых пластинчатых кольчугах, плащах и даже в шлемах, но, как и положено провинившимся, без форменных ремней-ки́нгулумов. Саксум замедлил шаг и вгляделся. Чем-то молодой легионер напомнил ему Ашера – такой же совсем юный, почти мальчишка, такой же тонкошеий, горбоносый и густобровый.

– Эй, браток! – сиплым шёпотом окликнул декуриона волосатый Тур Ге́рра. – Попить бы мне. А?.. Хотя б глоточек!.. Может, принесёшь, браток? А?

Саксум остановился и пристально посмотрел на говорившего.

– Чтоб рядом с тобой встать? Ты что, правил не знаешь? Нет, солдат, даже не проси! – он круто повернулся и пошёл дальше.

– Ну и провались!.. – крикнул, не крикнул даже, а каркнул ему вслед Тур Герра. – Чтоб тебя лярвы забрали! Пропади!..

Саксум не обернулся. Он пересёк центральную площадь – уже на три четверти замощённую жёлтыми квадратными плитами из песчаника – и поднялся по ступеням претория.

– Декурион Симон Саксум. К проконсулу. По вызову, – отчётливо сказал он в пространство между стоящими по обе стороны открытой двери двумя преторианцами – такими же рослыми, розовощёкими и «замороженными», как и его госпитальный визитёр.

– Декурион Симон Саксум. К проконсулу. По вызову, – обернувшись, крикнул в дверь стоявший справа гвардеец; он был чуть постарше своего напарника и, судя по шраму на подбородке и по перевязи с посеребрёнными медалями, надетой поверх кольчуги, успел побывать в деле.

– Пропустить! – после небольшой паузы донеслось из претория.

Обладатель шрама движением меченого подбородка указал Саксуму на дверь. Саксум шагнул через последнюю ступеньку и вошёл в полусумрак вестибюля.

Напротив двери, широко расставив ноги и положив ладонь на рукоять меча, стоял офицер с висящим на груди значком дежурного кентуриона.

– Декурион Симон Саксум. К проконсулу. По вызову, – повторил Саксум.

Кентурион критически оглядел его.

– Почему не по форме, декурион? – строго спросил он. – Порядков не знаешь?

– Я из госпиталя, – ответил Саксум, кляня себя за то, что не надел повязку. – Нахожусь на излечении после ранения.

Кентурион ещё раз оглядел его, посопел носом, пожевал нижнюю губу и наконец буркнул:

– Ладно. Пошли… После ранения он…

Они поднялись по гладкой мраморной лестнице на второй этаж и двинулись через бесконечную анфиладу комнат. Всюду кипела работа. В одних помещениях за заваленными папирусами столами уже вовсю скрипели перьями писцы, сновали, увешанные целыми гирляндами свитков, делопроизводители, громко отдавали распоряжения штабные офицеры. В других – ещё стояли стремянки, ползали под потолком заляпанные мелом и позолотой маляры или стучали молотками каменотёсы и висела в воздухе мелкая, лезущая в ноздри, каменная пыль, – строители доделывали недоделки и исправляли недочёты.