Юра решил испытать судьбу. Во дворе стоял общественный туалет, там висел старый портфель с бумажками для соответствующей гигиенической процедуры. Именно в портфель Юра перепрятал свои драгоценные находки, которые до сих пор лежали под стрехой сарая. Неделю мальчик аккуратно подкладывал в портфель бумагу, чтобы люди не добрались до ценностей. Но потом всё же принёс их домой и показал матери. «Сокровища» приходили смотреть все пацаны с округи.

Фашисты ввели берлинское время. Установили денежный курс – за десять рублей давали одну немецкую марку. У Резниченко денег не было. Впрочем, как и у многих шахтинцев. Установился натуральный обмен. Горожане ходили в хутора и станицы, обменивали одежду на продукты. В обиходе говорили: ходить на менку.

Два дня у Резниченко квартировали венгры. В начале августа определили на постой румын – врача и унтер-офицера, парня лет двадцати двух по имени Мишка. Мишка говорил по-русски. Вместе с 17-летним соседом Ванькой, который по возрасту не попал на фронт, лазил воровать груши у соседей. Юру сажали на забор на атас. Похоже, Мишка ещё не свыкся с ролью оккупанта, ведь он мог зайти и просто взять эти груши. Через неделю Мишка сказал:

– Уходим на Сталинград. Не знаю, вернёмся ли. Если вернёмся, зайдем к вам.

Не зашли.

С румынами Юре довелось встретиться ещё раз. Как-то он ходил в соседний Новошахтинск повидать отца. Возвращался вместе с двоюродным братом, родственники дали несколько кабаков, тыквы у них уродили в тот год хорошие. Почти двадцать километров десятилетние мальчишки тащили тяжелые кабаки. Уже вошли в Шахты, когда их увидели румынские солдаты. Те подозвали ребят, отняли тыкву, разрезали штыками и начали есть прямо сырую. Видно, румын снабжали хуже, чем немцев. Обидно было до слёз. Хотели порадовать мать и маленькую Люську. Думали, еды на несколько дней хватит.

Немецкий офицер Бернард с ординарцем Феликсом прожили у Резниченко месяца три. Похоже, Бернард работал в госпитале. Жил в отдельной комнате. Юра заметил, что обед фрица состоял из шести блюд, но порции были крошечными.

Продовольственные запасы семьи Резниченко были скудными – картошка, кабаки с огорода, отец привез с растащиловки из Новошахтинска два мешка муки. Иван Львович ещё оставался у сестры, опасаясь, что немцы привлекут его как специалиста к восстановлению взорванных шахт.

Юра ставил ловушки из кирпичей на воробьев. Ощипывал и жарил на печке. Чтобы птицы не разлетались, помещал их в ящик стола в комнату Бернарда пока того не было дома. Один раз Юра не подгадал. Бернард открыл ящик, птицы выпорхнули и заполнили всю комнату. Немец заскочил в комнату Резниченко, размахивая руками, заставил Юру переловить воробьев. Однажды в комнату к Бернарду зашёл Юркин кутёнок и нагадил фашисту в тапки, тот встрял в говно и поднял шум. Тапки заменили, но на следующее утро кутёнок повторил диверсию. Ординарец расстрелял собачонку.

По соседству, в доме, где жили семьи сотрудников НКВД, разместился какой-то полицейский пункт, в нем регистрировали имеющийся у шахтинцев скот. Люди приводили коров, баранов, коз – всю живность, кроме кур. Проспект Возрождения заполнился скотом, всё блеяло, мычало. Куда потом девались животные, неизвестно. Может, угоняли в Германию. Во двор, где жили Резниченко, забрёл бычок. Сосед быстро заколол его, а мясо поделил между жильцами. Кстати, этот сосед вскорости стал полицаем, а после освобождения города куда-то исчез. Семье Резниченко тоже досталось несколько килограммов мяса. Хранить его негде, и мать напекла больше десятка пирогов с мясом. К началу зимы мука кончилась. Александра Кузьминична варила кукурузные зёрна и делала из них лепешки. Какими бы голодными ни были дети, а лепёшки ели без удовольствия.