Мерцание алого света в кадильнице, пляска теней на фреске.

Женщина.

Она стояла в ниспадающем прямыми складками чёрном платье, опираясь на край картины, как на притолоку двери, и её зелёные глаза внимательно смотрели на зрителя. Казалось, в самую душу. Подвязанные в высокий хвост волосы перекинуты на грудь.

Обычная женщина. По меркам людей, наверное, красивая, хотя с эльфийками не сравнить. Но, встречая её взгляд…

– Картина великолепна, – прошептал Таривил. – Кто её автор?

Вирлисс почему-то кашлянул.

– Ну… к сожалению, история не сохранила его имени.

– Я не видел здесь прежде этого изображения, – покачал головой эльф. – Я бы не забыл. За одну передачу такого взгляда эльфийские мастера закрыли бы лица от зависти!

Вир присвистнул. Фреска столь же древняя, как и сам Храм. Значит, некогда Мортис так гневалась на Таривила, что не позволила ему даже увидеть изображение своей милосердной ипостаси… Что же сейчас? Простила?

Видимо, Таривил неверно истолковал его изумление.

– Да, я горжусь своим народом, но я умею признавать очевидное, – спокойно пожал плечами эльф. – Она… Я не могу понять. То ли как возвращение к себе, то ли как встреча с Вечностью. И… да. Художник прав. Ничего лишнего в образе. Лаконичность наряда, сдержанность черт. Только взгляд. И зритель один на один с ней. И в конечном счёте – с собой… Гениально!

Вирлисс снова кашлянул.

– Знаешь… ты бы не болтал, а послушал, что она тебе скажет… Не буду мешать.

Он бесшумно отошёл вглубь зала, вышел на балкон. Таривил остался стоять, молча глядя на картину. Да, тариллин прав. Такими шедеврами надо наслаждаться в одиночестве. Под шорох волн…

Что за взгляд!

Где-то в самой глубине – вековечная, осенняя грусть. Понимание неизбежного. И – не вопреки этому пониманию, но его удивительным продолжением – тень надежды. И ободрение…

Таривил отступил на шаг. Тени на фреске колыхнулись, и губы женщины словно дрогнули в тёплой улыбке – и на душе тоже потеплело. Если бы мог, Таривил улыбнулся бы в ответ.

Наверное, в другой ситуации невозможность такой простой вещи, как улыбка, причинила бы боль… но не сейчас. Душа словно лежала в чьих-то нежных ладонях – и они укрывали от отчаяния и печали.

Скелет подошёл ближе. Рука невольно потянулась к фреске, пальцы скользнули по картине. И не имеет значения, что пламя кадильницы так ярко высветило все суставы: его душа оставалась прежней. Он был собой.

И он был жив.

Он вновь стоял в этом зале, назло всем судьям, приговорившим его… Они давно умерли, а он – он вернулся!

Это чудо. Просто случилось чудо! Он не немёртвый, не нежить. Он живой! А всё остальное… голые кости… Какая чушь! Это всего лишь… всего лишь внешность.

И, если Господин сказал правду… прежний вид можно вернуть!

Он – Таривил. Эльф. И он им останется. Он – эльф!

Хотелось смеяться.

Элиира… Элиира! Ты поймёшь. Ты должна понять!

– Тариллин! – радостно окликнул Вирлисса эльф. – Тариллин, ну что, мы на охоту пойдём?

– Не кричи, – Вирлисс, усмехаясь, вернулся в зал. – Эта разбудишь. Идём!

Таривил порывисто сжал его руку и едва не выбежал из Верхнего храма.

Движения снова стали лёгкими и уверенными. Тело вновь слушалось – и хотелось петь. От каждого движения, от каждого нового ощущения…

Всё могло быть хуже. Всё могло быть намного хуже!

Таривил остановился над ступенями внешней лестницы.

Лес. Бескрайний лес, ещё укрытый тяжёлым снегом… но в воздухе уже разливается запах талой воды.

И море. Тёмная бесконечность. Свежий солёный ветер трепал лохмотья, изодранными лентами обвивал вокруг позвоночника…

А над головой сияло необъятное звёздное небо.

Таривил упал на колени, запрокинув голову, не в силах отвести взгляд. Плечи его вздрагивали, и всхлипы рвались из пустой грудной клетки. Зубы стучали – потому что нижняя челюсть неудержимо тряслась. Он плакал – плакал без слёз.