– Если невозможно, но очень чешется, то и кобыла с ослом поженятся, – иронически заметила она. – Под божьим оком можно контролировать отношения любой юной увлечённости. Эти отношения можно формировать так, чтобы все были хорошими хозяйками, кавалерами и отцами. Нужна соответствующая задача и работа исходя из того, что хочет иметь общество, не попирая социального счастья. Переход границ дозволенного происходит потому, что нет моральных кодексов чести и табу недозволенного. Если хотите, я бы страховала девичью честь и невинность до посвящения их в женщины. И почему какие-то моральные скрижали нельзя контролировать и воспитывать в ризах святости?

– Однако это только оригинальная мысль. Нужен мессия и помазанник божий, чтоб в его моральных канонах можно было это творить.

– Не надо с таких высот желать решения этих желаний. Если государство неспособно решать эти задачи, то нужно создать своё сообщество и обосновать свою мораль, как преступное сообщество, им и карать за отступления от имени своих богов.

– Это абсурд, государственная машина сотрёт в порошок, и в истории от вас останется что-то подобное картине Сурикова «Боярыня Морозова».

– Наше государство пытается решить проблему счастливого общества, но предлагает решать её в противогазе запутанных рассуждений нравственности, под зонтиком аскетической морали. Притом старается, чтобы люд чувствовал страсть и красоту любви в перчатках нашего обезличенного равенства. Это всё равно, что стараться мацать даму в перчатках, не почувствуешь прелести тела. – Высказавшись таким оригинальным образом, она сама усмехнулась над тем, что сказала, и решила подтвердить сказанное более образно: – Сухов в фильме «Жёлтое солнце пустыни» пытается дать свободу дамам гарема, а дамы к этой свободе вроде как и не стремились, им как будто было всё равно, кто их муж – Саид или Сухов. Каждая из них с вожделением ждала возможности стать любимой женой в момент его хотения, чтобы наконец получить миг любви хозяина, а кто хозяин в данный момент, их даже не волновало. Не надо навязывать единых свобод тем, кто их не ищет и ощущения счастья в них не получит. Если право на счастье не определяет повелитель, свобода становится средой вражды. Так что свобода, равенство вместе с братством, к которому стремился привести гарем Сухов, превращается в блеф. Без ощущения любви и индивидуальной значимости личного счастья не бывает.

Он, обдумав сказанное, вроде как согласился с ней, но сделал замечание, что фильм – не «Жёлтое солнце пустыни», а «Белое». Потом, подумав, решил уточнить:

– А как же с всеобщим счастьем? Неужто его нельзя сотворить или делать как говорите?

– Это Сухов повёл их в утопию счастья, как и всеобщего равенства. Для того чтоб кто-то ощущал себя счастливым, нужно, чтоб кто-то был несчастным. Это чувство приходит в сравнении.

– Значит, и ответственность должна быть разной. Только государство и право, на котором сегодня стоит мир, не знают, как создать границы морали и права свободной любви. Если мораль у всех будет разная, то и свобода и право должны быть таковыми. Где должна кончаться свобода одних и начинаться свобода других? Кто должен быть судьёй и как судить? Вопрос непростой, и я себя спрашиваю, нужна она или нет, и в чем её смысл, – закончил он и замолчал, словно задумался.

К нему подкатился шарик. Он решил его опять поймать, но он неожиданно откатился в сторону. Тогда он с досадой продолжил:

– Я тоже, как этот шарик, готов отскочить или страусом засунуть голову в песок и на этот важный вопрос морали в любви, а значит и на понятия человеческого счастья, не реагировать. Право на разные моральные нормы посредством их согласования, видимо, нужно оставить будущему обществу, его общественным судам и общественным представителям, с которыми эти моральные нормы будут согласованы, тогда всё будет в ажуре.