– Ох, дура ж я старая! Забыла совсем, что неоткуда тебе помнить! Обиделась? Не обижайся. Когда тесто на хлеб ставят, молчать надо. И когда в печь его ставишь, тоже. Его покойные предки благословить должны, они пустой болтовни не любят.

Я облегченно выдохнула и сама удивилась своей реакции. Какое мне дело до поведения почти незнакомой женщины, если она не пытается мне вредить? Да и сама я хороша: сама придумала, сама обиделась…

– А чесноком ты зачем квашню измазала?

– Так чтобы не сглазили!

– Покойные предки?

– Не покойные предки, а нечисть всякая. Ее ж не видно, а пакостить она любит.

Кажется, это невозможно понять, нужно запомнить. С другой стороны, если в этом мире можно убить мышь молнией, слетевшей с пальцев, то почему бы покойным предкам не приглядывать за потомками, благословляя хлебы, а всякой нечисти – не пакостить добрым людям?

И почему бы не лечить болезни, обмывая притолоки растворенной в воде золой? Нет уж, я готова смириться и с предками, и с нечистью, но не с попранием основ доказательной медицины!

Обнаружив, что я все еще стою на стуле, я спрыгнула, но Марья кинулась меня поддерживать, и приземление вышло неудачным. Столкнувшись с ней, я пошатнулась, кое-как уцепившись за подоконник, удержала равновесие. Няньке повезло меньше – пытаясь устоять на ногах, я нечаянно отпихнула ее, и бедная бабка свалилась на пол.

Перепугавшись – в таком возрасте падать просто смертельно опасно, я бросилась к ней.

– Прости меня, пожалуйста, я…

– Да что ты такое говоришь, касаточка! Это ж я, бестолковая, подвернулась.

Только бы не перелом шейки бедра! Но вроде нет – Марья подобрала под себя ноги и села, прижав к груди левую руку.

Не понравилось мне, как она ее держала. И как «осело» плечо, хоть под высоким окатом рукава душегреи разглядеть его было сложно.

Я присела рядом с Марьей.

– Дай-ка посмотрю.

– Да нечего там смотреть, ушибла. Разомну как следует, медом с водкой намажу, к утру и пройдет.

В доказательство своих слов она попыталась потереть больное плечо и вскрикнула.

– Сиди смирно, – велела я, добавив в голос металла.

Похоже, прежняя Настенька так не разговаривала, потому что нянька замерла, явно оторопев. Едва я прикоснулась к суставу, она вскрикнула и отшатнулась.

– Ага, пройдет, как же. Только хуже сделаешь, – сказала я, отстраняясь. – Никакого меда и никаких растираний. Вывих так не вправишь.

– Тебе почем знать, что это вывих?

– Что я, слепая, по-твоему? Вывихов не видела? – возмутилась я. – Давай сейчас повязку сделаю и за…

– Да где ты могла его видеть? Сейчас вот так руку примотаю, чтоб не болело. – Марья здоровой рукой прижала больную к животу очень характерным жестом. – Соли горячей приложу. К утру, глядишь, и отойдет.

Я ругнулась вслух. Что же мне делать? Правду не скажешь, а Настеньке Марья не поверит и не послушает. Судя по тому, что я успела узнать о своей предшественнице, была она взбалмошная и легкомысленная, такой свое здоровье точно доверять нельзя.

– Сколько раз я тебе повторяла, плохие это слова! – воскликнула Марья. – Вот дала бы тебе по губам!

Придумала!

– Виктор меня на курсы сестер милосердия отправил. Там научили, как переломы и вывихи распознавать и лечить.

– И ты согласилась? И в самом деле училась? – Нянька вытаращила на меня глаза.

– А что мне было делать? Он разводом грозился. Сказал, мозгов у меня нет…

Нянька попыталась всплеснуть руками. Ойкнула, снова прижав их к животу, а я продолжала вдохновенно врать:

– Так пусть хоть этому выучусь, глядишь, когда дети пойдут, пригодится – как болезнь распознать, когда самой что сделать а когда за доктором посылать. А он сам будет проверять, как учусь.