Так и случилось.

– Нет. Надоел он мне, – Элай равнодушно перелистнул страницу. – Ублюдка вообще давно следовало убить по-тихому. Даже имя его слышать отныне не хочу.

Его настроение со всей очевидностью испортилось. Дальше угнетать дракона было опасно – в таком состоянии ему могло взбрести в голову что угодно. Я молча поклонилась, чтобы ненароком не вызвать его гнева, и вообще стараясь привлекать поменьше внимания, и развернулась к выходу.

Я успела сделать два или три шага, когда принц, задумчиво отстукивающий ногтем по столу незнакомый ритм, позвал:

– Леди Мелевин.

– Да, ваше высочество? – я повернулась.

Он склонил голову набок. В глазах, переливающихся золотом, плескалась тьма.

– Когда мой предок король Надим двести лет назад завоевал Сенавию, он решил сохранить ваш обычай, по которому женщинам давалось гораздо больше свободы и прав, чем у нас на родине. Возможно, вы не слышали, но там ни одна женщина, кроме дракониц, не может стать главой рода. В Сенавии привыкли считать, что Надим не хотел допустить возмущений аристократии и потонуть в дрязгах, которые обязательно возникли бы из-за раздела земель. Знаете, в чем правда?

– В чем? – покорно спросила я, понимая, что от меня ждут этого вопроса.

– В том, – сказал Элай, пристально глядя на меня, – что такие женщины возбуждают.

Ничего не ответив, я еще раз поклонилась и вышла из библиотеки.

Домой я вернулась поздно и сразу легла спать, а на следующий день рано утром уехала на одну из плантаций.

Кофе в Сенавии рос только в Тайезе – нашей провинции – благодаря одновременной близости моря и гор. Хотя мои плантации занимали не так много места, зерна расходились по всей стране и попадали даже на королевскую кухню. Доход они приносили существенный, причем не только в золоте. В городе было всего три кофейни, и две из них принадлежали мне. Чтобы выпить чашку горького ароматного напитка, который придавал бодрости весь день, туда захаживал весь цвет местной аристократии, зачастую при этом обсуждая между собой личные дела. Все, что требовалось, это держать уши раскрытыми, и жизнь становилась значительно легче, а деловые партнеры – гораздо сговорчивее.

Поэтому запускать плантации было никак нельзя, но и возвращалась я оттуда вымотанная до предела. Солнце уже садилось, когда я устроилась в садике внутреннего двора с большим кубком холодного шербета, чтобы немного отдохнуть перед сном и полистать книгу.

Это был тот самый поэт, которого так увлеченно читал Элай в нашу встречу. Я запомнила название книги и отправила слуг поискать ее в городе. Поэт, как выяснилось, имел некоторую популярность, и уже сегодня томик лежал у меня.

Чтиво оказалось своеобразным, по крайней мере в этом сборнике. Может быть, он написал что-то еще, более достойное, но я видела перед собой лишь груду посредственной любовной лирики. Еще и в основном на одну тему – герой потерял возлюбленную и теперь страдал на все лады, мечтая о том, как уйдет следом за ней, как это будет красиво и так далее, и тому подобное.

Не долистав до середины, я с раздражением отбросила книжку.

Чушь. В смерти нет ничего красивого, философского и прочего, о чем так любят живописать поэты. Наверное, у них это и получается настолько притягательно, потому что они, не видевшие смерти, пишут для тех, кто тоже ее не видел.

Я в их число не входила. И мне казалось странным, что Элая могла заинтересовать подобная дребедень. В былые времена он ходил вместе со старшим братом в военные походы. Да и написал бы он даже лучше, хоть и не особенно талантлив. Может, заметил популярность стишков и захотел проверить, что же в них такого?