- Именно, - охотно подтвердил Сигизмундус, ковыряясь щепой в зубах. А зубы у него были крупными, ровными, отвратительно-белого колеру, который гляделся неестественным. И Евдокия не могла отделаться от мысли, что зубы сии, точно штакетник, попросту покрыли толстым слоем белой краски.

- Чему ее там научат?

- Математике, - буркнула Евдокия и сделала глубокий вдох, приказывая себе успокоиться.

Аглафья Прокофьевна засмеялась, показывая, что шутку оценила.

- Ах, конечно… без математики современной женщине никак не возможно… и без гиштории… и без прочих наук… Дусенька, вам бы все споры спорить…

Спорить Евдокия вовсе не собиралась, и тут возражать не стала, лишь вздохнула тяжко.

- А послушайте человека пожилого, опытного, такого, который всю жизнь только и занимался, что чужое счастие обустраивал… помнится, мой супруг покойный… уж двадцать пять лет, как преставился, - она отвлеклась от вязания, дабы осенить себя крестом, и жест этот получился каким-то неправильным.

Размашистым?

Вольным чересчур уж?

- Он всегда говаривал, что только со мною и был счастлив…

- А имелись иные варианты? – Сигизмундус отложил очередную книженцию. – Чтоб провести, так сказать, сравнительный анализ…

Панна Зузинская вновь рассмеялась и пальчиком погрозила.

- Помилуйте! Какие варианты, это в нынешние-то времена вольно все… люди сами знакомство сводят… письма пишут… любовь у них. Разве ж можно брак на одной любови строить?

- А разве нет?

- Конечно, нет! – с жаром воскликнула Аглафья Прокофьевна и даже рукоделие отложила. – Любовь – сие что? Временное помешательство, потеря разума, а как разум вернется, то что будет?

- Что? – Сигизмундус вперед подался, уставился на панну Зузинскую круглыми жадными глазами.

- Ничего хорошего! Он вдруг осознает, что супружница не столь и красива, как представлялось, что капризна, аль голосом обладает неприятственным…

- Какой ужас, - Евдокия сдавила яйцо в кулаке.

- Напрасно смеетесь, - произнесла Аглафья Прокофьевна с укоризною. – Из-за неприятного голоса множество браков ущерб претерпели. Или вот она поймет, что вчерашний королевич – вовсе не королевич, а младший писарчук, у которого всех перспектив – дослужиться до старшего писарчука…

- Печально…

Почудилось, что в мутно-зеленых, болотного колеру, глазах Сигизмундуса мелькнуло нечто насмешливое.

- А то… и вот живут друг с другом, мучаются, гадают, кто из них кому жизню загубил. И оба несчастные, и дети их несчастные… бывает, что и не выдерживают. Он с полюбовницей милуется, она – с уланом из дому сбегает… нет, брак – дело серьезное. Я так скажу.

Она растопырила пальчики, демонстрируя многоцветье перстней.

- Мне моего дорогого Фому Чеславовича матушка отыскала, за что я ей по сей день благодарная. Хорошим человеком был, степенным, состоятельным… меня вот баловал…

Аглафья Прокофьевна вздохнула с печалью.

- Правда деток нам боги не дали, но на то их воля…

И вновь перекрестилась.

Как-то…

Сигизмундус пнул Евдокию под столом, и так изрядно, отчего она подскочила.

- Что с вами, милочка? – заботливо поинтересовалась Аглафья Прокофьевна, возвращаясь к рукоделию.

- Замуж… хочется, - процедила Евдокия сквозь зубы. – Страсть до чего хочется замуж…

- Только кто ее возьмет без приданого…

- Дорогой кузен, но ведь папенька мне оставил денег!

- Закончились…

- Как закончились?! Все?

Сигизмундус воззарился на кузину с немым упреком и мягко так произнес:

- Все закончились. Книги ныне дороги…

- Ты… - Евдокию вновь пнули, что придало голосу нужное возмущение. – Ты… ты все мои деньги на книги извел?! Да как ты мог?!

- И еще на экспедицию, - Сигизмундус к гневу кузины отнесся со снисходительным пониманием, каковое свойственно людям разумным, стоящим много выше прочих. – На снаряжение… на…