- Айшалис! – воскликнула она, отшатываясь. – Ничего ты мне не должен, Оутор! Льяра Милостивая тебя вела, не иначе!

- Айшалис? – эхом переспросил мужской голос.

Надо мной склонилось мужское лицо. Кроме бороды ничего не смогла определить, пелена перед глазами мешала.

- Айшалис, клянусь Великой Льярой! – тоже отшатнулся он.

- Пошли, Оутор, трав заварю. У вас останусь, покуда девку не выходим. В лесу, говоришь, нашел? Неспроста то, ой, неспроста!

Рядом со мной присела еще одна женщина. И ее лицо я видела очень смутно. Но вот голос – тихий, успокаивающий слышала отлично. А еще тепло рук. Она взяла мои ладошки в свои, прикрыла оголенную грудь чем-то теплым и колючим, нежно провела ладонью по лицу.

Женщина принялась петь какую-то песенку, смысл которой от меня ускользал. Вроде слова все знакомы, а в предложения не складываются. Постепенно, убаюканная, снова уснула.

Проснулась от поглаживаний. Мне помогли чуть приподняться и едва ли не насильно влили какой-то настой. На вкус – чуть горьковатый, но не слишком. Пришлось подчиниться, с трудом глотая все до последней капли. Опухшее горло с трудом пропускало даже крохотные капли, но с каждым глотком боль немного притуплялась.

Устала.

Меня снова уложили и заботливо укрыли чем-то тяжелым и колючим.

Не знаю, сколько времени я провела в таком состоянии, бодрствуя только во время таких вот отпаиваний. Но с каждым разом пить становилось все легче, а пелена перед глазами рассеивалась.

И вот, наконец, наступил тот момент, когда я смогла не просто открыть глаза, но и рассмотреть потемневшее от времени, испещренное множеством морщин лицо очень старой женщины. Скрюченными пальцами она держала пиалу у меня перед лицом и тихим скрипучим голосом подбадривала выпить все до конца.

- Спасибо, - прохрипела я, тут же закашлявшись.

- Рано тебе еще разговаривать, молчи! – чуть повысила голос старуха.

- В туалет, - выдавила с трудом, снова закашлявшись.

- Ась? По нужде тебе надобно, девонька? Мудрено выражаешься больно. Ну сейчас, подожди чуток.

Прошло несколько минут, старуха шурудила чем-то в углу, после снова приблизилась, откинула с меня колючее одеяло и помогла встать. Ко мне медленно возвращались знания о разных процессах, словах, названиях. Например, то, куда мне пришлось справить естественные надобности я бы назвала словом «горшок». И почему-то я испытывала смущение от такого способа облегчения.

- Ну все, все, - приговаривая, старуха помогла мне улечься обратно на низкую кровать. Жесткую, похоже деревянную.

Обессиленная, я снова заснула, чтобы проснуться в следующий раз и снова выпить горький настой.

- Хочу есть, - выдавила, смущенно.

- А вот это хорошо, девонька! – обрадовалась старуха. – Это отлично!

Она ушла, пообещав скоро вернуться. А я решила осмотреться по сторонам. Небольшая, очень темная комната без окон. Моя кровать, низкий кривоватый табурет, да горшок, запах из которого доносился до меня даже из того угла, где он стоял – вот и все убранство «покоев».

Старуха вскоре вернулась, неся небольшую плошку, исходящую паром. Помогла мне выпить мясной бульон, сдобрив его крохотным кусочком жестковатой лепешки.

- Спасибо, - выдохнула, снова откидываясь на кровать.

- Ишь ты, спасибо да спасибо, - проскрипела старуха. – Оутора благодарить станешь, это он тебя в лесу подобрал. Коли не он, так не говорили б теперь с тобой.

- Кто я? – встретилась взглядом с внимательным взглядом выцветших глаз.

- А ты не знаешь? – прищурилась старуха.

- Нет, - чуть мотнула головой. - Ничего не знаю.

- Ладно, девонька, отдыхай. Да и я пойду посплю хоть чуток. Раз ты к Ахору не собираешься пока, отдохну. Стара я уже, столько дней без отдыху проводить.