– Инспектор знает, что делает. Он нас в беде не оставит, – отвечает бабуля в сиреневом чепчике, а потом, как-то так неаккуатно разворачивается, что натыкается прямо на меня.
– Боги, а вы кто? – смотрит она во все глаза, хоть я и успела отойти и даже попыталась сделать вид, что не заметила ее.
Но меня не заметить куда сложнее.
Занятная штука: здесь все женщины одеты почти одинаково. Темные платья с высоким горлом и рукавами до самых запястий. А поверх шерстяные безразмерные жилетки. А я стою хоть и в простом платье, но фасон заметно отличается, и даже шаль, в которую я усердно кутаюсь, не особо спасает.
– Проезжая, – отвечаю, раз уж спросили. Помолчу, хуже будет.
– Проезжая, да как же? С тех пор, как Хэльмы земли испоганили, в этот край никто не суется, – фыркает розовощекая продавщица.
– Экое совпадение, – подхватывает сухая бабулька. Сухая это я по телосложению. Уж больно стройная в свои года. – Хельмовская наследника объявилась, и тут же ты, чужачка, на рынок подалась. Ну-ка признавайся, кто такая!
Рявкает так, что аж вздрагиваю. Столько ненависти в глазах людей я отродясь не видела. Пяткой ую, нельзя им говорить правду, никак нельзя, иначе на лоскуты меня порвут.
– Раскусили, в услужении я. Хозяйка сама сюда не суется. Только людей отправлять будет. Сказала, что все здесь быстро исправит и край снова цветущим станет, – решаю ответить так.
Вдруг узнав о намерениях, эти дамы гнев на милость сменят. Или хотя бы шанс дадут.
– Хах! Наивная ты девочка, – качает головой продавщица. – Хельмы только о себе думают. Они вон запрет нарушили и магией землю удобряли, оттого та и выгорела до жути. Теперь столько денег туда нужно, что сам король бы разорился, а ты говоришь хозяйка твоя справится.
– А какая там хозяйка? Хозяйка умела же. Значит, дочка Хэльмом? Элиза, или как ее там? Слыхали мы о ней, говорят дурная и глупая. В столице в скандалы вечно попадала, замуж ее никто брать не хотел. А потом скомпрометировала какого-то красавца и выскочила. Тьфу! Грязь! – плюются женщины, а у меня уже пар начинает из ушей идти.
Я не Элиза, но я помню ее жизнь как свою, и никого она не скомпрометировала. Она очень хотела простого женского счастья, но внешность подводила, да и избалована отцом, в самом деле была, не знала жизни и людей. Не знала, кто ей врет и заискивает, а кто говори правду.
И кто уж и кого скомпрометировал, так это сам Берр. Не без помощи подружки Мальты.
Но чего сейчас это здесь объяснять?
– Ты деваха, беги от нее, не то и с тобой случится тоже, что со всеми работниками Гиблых Земель когда-то.
– А что с ними случилось? – хочу знать я, но женщины притихают, будто говорить об этом нельзя.
– Что было, то в прошлом осталось. Но люди еще помнят, и жизни тебе тут не дадут девочка, коль узнают, на кого ты работаешь. Ни буханки хлеба, ни огарка свечи не продадут.
– Но мне идти некуда. Невольная я. На три года бумаги за еду подписала, – тут же нахожу лазейку.
Врать женщинам совсем не хочется, но скажи я правду, вздернули бы прямо на торговой лавке. Значит, у меня один путь: показать местным, что землями я в самом деле занимаюсь усердно. И таким образом капля за каплей менять их отношение к себе. Иного пути пока не вижу.
– Еще хлеще. Что ж, тогда языком не болтай. Чего надо, бери и уходи. Да оденься поприличнее. Может, у вас в столице и носят такое тряпье, а у нас гулящих не любят.
Гулящих? Ну спасибо.
Говорю, что мне нужно. А они цену вдвое завышают.
– За что? – охаю я.
– А что денег хозяйских жалко? Сейчас втридорога цену подниму!
– Высекут меня…
– Тьфу на тебя! Бери по обычной цене, раз подневольная. Но это в первый и последний раз. Угораздило же тебя так вляпаться, связавшись с этой Хэльм!– ругается бабка, и я уже достаю монеты, как вдруг замечаю нависшую тень.