– В норме, как видишь. Много работы. К нам поступила новая техника, так что занимаемся ею. Отдыхать, в общем, некогда, – скупо отвечал он.

– А чувствуешь, как себя? Голова не болит?

– Не болит, – тяжело вздохнул он, – но…

– Что, но, – обеспокоилась Вера.

– Я обо всем написал тебе, однако, раз ты здесь, – Виктор улыбнулся, и, взяв ее ладонь, положил к себе на глаза, – я перестал видеть, – с надрывом и болью в голосе признался он.

– Ты писал мне об этом? – наперед зная ответ, все же спросила она.

– Да, и об этом тоже.

– А ты хочешь видеть опять? Ты уверен, что действительно этого хочешь? Ведь, могут вернуться боли в голове, возобновятся тяжелые сны, видения. Тебе это надо? – нажимая на слове «надо», она пыталась убедить его, что возврат его дара потребует напряженных усилий и жертв и, прежде всего, от него самого.

– Я готов пройти через это, если ты сможешь вернуть его.

– Но зачем это тебе?

– Хм. А зачем тогда тебе, этот мой дар? Ведь он нужен и тебе, или ты за другим сюда приехала? – непроизвольно вырвалось у него. Вылетевшая пошлость больно задела Веру. Она вспыхнула, на широко открытых глазах показались готовые вот-вот скатится слезы, но она сумела обуздать рвущиеся наружу эмоции. Ответив вопросом на вопрос, Виктор попал в точку своей бьющей не в бровь, а в глаз молниеносной догадкой. От неожиданности она смешалась, и не находя что сказать, молчала, неподвижно уставившись в засиженный мухами, давно не беленый потолок. Лгать ему она не хотела, а сейчас, после их первой близости, которую сама тайно и страстно желала, не могла сделать это, язык не поворачивался, отказываясь лгать.

– Я приехала, потому что люблю тебя. Я полюбила, как только увидела тебя, наспех забинтованного, с ожогами по всему телу, с пробитой головой и залитым кровью лицом. Я даже толком не рассмотрела тебя, и тогда, перед операцией, тоже не видела, вернее, видела, но не смотрела, не вглядывалась, что ли. – Она торопливо и сбивчиво рассказывала ему о своих чувствах, словно боялась, что ей не дадут договорить, кто-нибудь придет и прервет ее, заставит замолчать, а ей надо сказать ему еще много, много всего. – Наверное, я дура. Уважающая себя женщина не должна говорить такое, обнажать перед мужчиной свои выстраданные, сокровенные мысли, во всяком случае, не должна говорить о них первой, ну, да ладно, я выговорилась, мне легче. – Она умолкла. Тишина воцарилась в комнате. Но она не давила, наоборот, освобождала. Часы ходики, мирно тикавшие на стене, бесстрастно отсчитывали бег времени, и им не было дела до того, что теперь еще для двоих на этой земле оно будет течь то быстрее, то медленнее. – Да, теперь о твоем даре, – будто опомнившись, вымолвила она – Ты прав, он нужен мне, он нужен нам обоим.

– Обоим? – машинально повторил Виктор, приходя в себя после ее сумбурного, но такого прекрасного признания.

– Да, обоим. Так вот, у меня есть план.

– План!? – не верил своим ушам Виктор, поражаясь, как эта маленькая женщина может спокойно переходить к обсуждению некоего отвлеченного плана, выплеснув из себя пронзительную и берущую за душу правду, от которой у него самого кругом идет голова.

– А что в этом странного? Ты думаешь, у меня не может быть плана? Или они бывают только у мужчин? – с вызовом бросила она.

– Да нет, я так, вырвалось невзначай, – растерянный, он шел на попятную.

– Раз спросил, тогда слушай. Я буду погружать тебя в сон с помощью гипноза. Твой мозг будет раскрепощен и свободен, на него ничто не будет давить. И тогда ты сможешь рассказать мне все, что видишь, и я уверена, с помощью моих наводящих вопросов, ты сможешь увидеть очень многое. Вот и все, если кратко.