Посланец Генриха привез письма, но устно его ничего не просили передать, помимо обязательных приветствий. Жоффруа отпустил его и уставился на скрепляющую пергамент печать Англии из коричневого воска с красно-зеленым плетеным шнуром. Наконец он взял со стола ножик для заточки перьев и взломал ее. У его ног собака плюхнулась на пол и со вздохом опустила голову на вытянутые передние лапы.

Начиналось письмо обычной формулировкой: Генрих, милостью Божьей король Англии и герцог Нормандии, приветствует тебя. Само послание, написанное рукой писца, состояло из перечня условий, которые должен выполнить Жоффруа для того, чтобы Матильда вернулась к нему. У Жоффруа засосало под ложечкой. Генрих не знает, чего просит, хотя ему следовало бы знать. Старик, думал Жоффруа, потакает любимой дочери и оттого поступает неразумно. Он перечитал письмо и снова не мог поверить тому, что видели его глаза.

Чтобы ей оказывали почет и должное уважение в ее дворцовых покоях, чтобы ей дали слуг, которых она сама выберет. Чтобы Элис из Анжера запретили появляться при дворе и в любом другом месте, где может пребывать императрица…

Жоффруа опустил кулаки по обе стороны пергамента.

– В своем графстве я буду поступать так, как сочту нужным! – зарычал он.

Чтобы императрица сама распоряжалась своей челядью. Чтобы ей было дозволено самой отправлять и получать любые письма…

От этих слов у него закололо сердце. Как он сможет доверять ей, если не будет знать, что она пишет?

Чтобы на людях, торжествах и публичных церемониях к императрице обращались уважительно. Чтобы повсюду ей выделяли отдельные покои и сопровождали дамы по ее выбору. И чтобы ты, Жоффруа, никоим образом, никогда не причинял ей никакого вреда, если только так не повелит церковный суд…

Жоффруа так сжал челюсти, что заболело все лицо.

И так продолжалось пункт за пунктом. Что Жоффруа отвечает за благополучие Матильды перед самим Генрихом, что к ней следует относиться как к дочери короля… Со своей стороны, Генрих проследит за тем, чтобы бароны вновь принесли Матильде клятву верности, а также внушит дочери, что она должна быть хорошей женой и подчиняться мужу.

И если все эти условия ты выполнишь, я буду счастлив иметь тебя своим зятем.

Жоффруа смял пергамент в кулаке и бросил комок в стену. Он-то не был счастлив, прочитав это послание. Подразумевалось, что король мудр, однако слова эти могли принадлежать только глупцу. Увы, этого глупца приходится слушаться.

Быстрым шагом Жоффруа вышел из своих покоев, потому что ему требовалось место, чтобы излить гнев. Бруин, вывалив язык, тут же побежал вслед за ним. Он был собакой, его вера и послушание не нуждались ни в каких условиях.

– Собака лучше, чем жена, – пробормотал Жоффруа и крикнул, чтобы оседлали его лошадь.

Быстрая скачка принесет ему ощущение свободы, пусть иллюзорное.

– Все решено, – известил Генрих, – ты возвращаешься к мужу. Он согласился исполнить все условия, которые я поставил ему от твоего имени.

Он вручил ей листы пергамента, что держал в кулаке, испещренном старческими пятнами.

У Матильды упало сердце. Здесь, в Руане, она провела счастливейшие дни с тех пор, как покинула Германию. Ее покои были удобны, духовную пищу она получала в аббатстве Ле-Бек. Здешние обитатели уважали ее, и жизнь текла гладко, без потрясений. Она молилась о том, чтобы брак признали недействительным, но теперь, когда Жоффруа доказал плодовитость своего семени, породив дочь, надежды на аннуляцию почти не оставалось.

Еще Матильда рассчитывала на то, что Жоффруа официально отречется от нее и сам попросит о том, чтобы их брак расторгли. Очевидно, он посчитал, что будет выгоднее сохранить их союз. Она перечитывала слова, составленные регламентированным языком писцов. Внизу висела печать Жоффруа с его портретом, выдавленным на воске. По крайней мере, у нее будет собственный мирок из приближенных и слуг, и это будут люди, которых подберет она сама, и все-таки выбор делает не она.