Жизнь у тарийки была не сахар, но судя по записям, подсаливала она ее сама.

Эонка Линг четвертая дочь разорившегося баронета в свои семнадцать лет была рада выскочить замуж за превосходящего ее по возрасту и состоянию мужчину. И так уверовала в свою удачу, что решила отсудить часть земель у собственного отца. Якобы он не додал ей приданного. Подняла бучу, рассорилась с собственной семьей, проиграла на слушании, но не отчаялась. В следующие два года она судилась с сестрами и братом, коему только исполнилось пятнадцать лет. Предметом притязаний оказалась конюшня и два скаковых жеребца, подаренных пареньку ее супругом Аргашем Дори.

Перерыв в потоке судебных разборок пришелся на беременность Эонки и длился ровно двенадцать месяцев. Однако, как не чаяли родные, материнство склочницу не успокоило, а приободрило. Теперь она сыпала обвинениями и на мужа, чья тяга к продолжению рода испортила ей не только фигуру, но и жизнь. Несчастный и пристыженный Аргаш держался целых два года, прежде чем принял непосильное решение все исправить или же прекратить. Именно с этого момента в привычном перечне жалоб на невнимание супруга, транжирство и поддержку состарившейся четы Линг появилось первое обвинение в попытке убийства. Все последующие сводились к тому же, так что я не ожидала услышать ничего нового от этой без сомнений красивой и столь же недалекой особы.

- Итак, с чем вы пожаловали в этот раз? – поинтересовалась я, чем несказанно удивила тарийку.

Еще бы! Она явилась требовать аудиенции с Инваго. А нарвалась на меня ничего не сведущую в делах рода, ничего не смыслящую в проблемах семьи Эонки, и вроде как ничего не значащую вдовийку, грязь, прелюбодейку лорда Уроса.

- Я слушаю, - подтолкнула ее и, не дав опомниться и отступить, мстительно сообщила: - В силу некоторых причин Инваго будет отсутствовать до конца недели, а может и до конца месяца. И я, несомненно, предложила бы подождать, но ваша спешка говорит сама за себя… Так что для решения безотлагательных вопросов у вас есть я и только я.

Ее ситуация явно требовала срочного решения. Так что, прожигая меня ненавидящим взглядом, она думала от силы секунды три, затем расправила плечи и громко заявила:

- Мой муж желает меня убить. А ведь мы женаты более пятнадцати лет!

– Мы знакомы лишь пять минут, а я уже солидарна с вашим супругом.

Тростиночка за моим плечом тихо хохотнула, извинилась и тут же замерла с почтенным видом.

- Я родила ему двух сыновей… - продолжила тарийка патетично.

- И вынесли мне дверь.

- Я служила ему верой и правдой. Создала в доме уют, воспитала сыновей, берегла его имя, сон и…

- Средства, - указав на родовую книгу в моих руках, я невинно заметила: - бились за каждый золотой. Поссорились со всеми в округе...

- Вот именно! – Эонка Линг Дори не поняла моей насмешки. – Представить невозможно сколько денег я ему сохранила! А он после всего завел любовницу! Среди прислуги…  - Она судорожно всхлипнула, но совсем не от обиды, скорее от злости. – На прачку позарился, обрюхатил, в своей спальне приютил! И никому не позволяет приближаться!

Я не сдержала удивленного восклицания. Не потому что высокородный тариец соблазнился женщиной из простых, уж кого-кого, а бастардов в Тарии хватает с лихвой, не говоря уже о соседних государствах, где воины воевали или просто мимо проезжали. Дело в другом… Гордый тариец приверженец чистой крови привел прачку в дом, поселил у себя, стережет и пылинки сдувает?

Я оторопело посмотрела на тростиночку, и та кивнула, подтверждая. Так и есть, приютил, сдувает. В свете этого откровения, требование Эонки выбило меня из колеи, заставило вцепиться в подлокотники кресла.