– Народ пока не буйствует, но стрельцов стало заметно больше. А вообще, назревает нечто, как пить дать, – отвечал Грауль. – Все пока ждут, выкарабкается ли Алексей или умрет.

– Смута, почитай, только вчера закончилась! А ежели сызнова она, проклятая, учинится? – помотал головой Савелий Михайлович и воздел руки.

– Потому и решили к Тимоше ехать, – подал вдруг голос Михаил Кузьмин. – Нешто он не приютит?

Покуда басовито гудели Кузьмины, Брайан пододвинулся к Павлу:

– А кто он такой, этот Борис Морозов?

– Очень богатый и влиятельный при дворе человек. А если ему и тут удастся женить Алексея на Милославской, а потом и самому взять в жены сестру царицы, то, почитай, второе лицо на Руси будет. Вроде человек с головой, умный и интересующийся. Но опять же...

– Выживет ли Алексей? – проговорил Белов и нарочито медленно потер виски. – Еще что о нем известно?

– Его стараниями в Москве случился Соляной бунт. В сорок шестом, то есть в следующем, году он резко поднимет налоги на соль, основной консервант продуктов, вот народ и взбунтуется. Когда он примет это решение теперь – неизвестно, однако ясно, что при ведущейся страной войне любая казна имеет свойство стремительно пустеть.

Недолго послушав встрявшего в разговор купцов князя Вельского, Брайан потянулся к кувшину с вином. Налив себе чашку, он только успел схватиться за нее, как услышал жесткий, с холодцом голос Грауля:

– Оставь-ка это пойло! И отойдем в сторонку.

Павел увлек Белова к мутному оконцу и, глядя эзельскому наместнику в глаза, проговорил:

– В Новгород через осажденную еще Нарву на днях прибыло шведское посольство, они будут добиваться мира с Москвой. На Эзеле, насколько я понял, переговорщиков не было?

– Нет, – выдохнул наместник островов. – Это что же, сепаратные переговоры, в обход датчан?

– Да, – кивнул Павел, его глаза превратились в щелочки, недобро смотрящие куда-то в сторону. – И в обход тебя. Те, кто сейчас у власти в Кремле, вполне могут нас сдать, как разменную монету.

– Вот оно что... – пробормотал Белов понуро. – Корабли шведские на Ригу ходят часто, но до нас им, похоже, сейчас просто дела нет. А коли будет?

– Ты духом-то не падай! – Товарищ хлопнул его по плечу. – Кстати, я тебе официальный приказ привез. Ты теперь воевода Моонзундский, потом повесишь его в своем кабинете на стенку в рамке под стекло! – натужно рассмеялся Грауль.

– Лучше бы пушек привез, – буркнул новоиспеченный воевода. – Коли такие дела у нас назревают печальные.

– Пушки тебе должен будет датский батальон Саляева сдать. А я тебе винтовки привез, боеприпасы, да еще кое-что по мелочи. Вельский обещал людьми помочь, переселенцев из Пернова направлять.

– Немцев? – махнул рукой Белов. – У меня их и так навалом.

– Русских, Брайан, русских, – улыбнулся Грауль. – А что тебе немцы поперек встали?

– Извини, герр Пауль!

– Ладно, тебе надо до конца весны дотянуть, когда Саляев свою кампанию закончит, – вздохнул Павел. – Ну все, я спать пойду. А с Вельским завтра переговоры будем вести, сегодня он разговаривать о деле не станет.

На самом деле приезд перновского воеводы князя Вельского в Вердер был тайным, с собою он взял лишь два десятка воинов-земляков, которым безмерно доверял еще со Смоленской войны с ляхами. Сам князь Никита Самойлович считал для себя весьма полезным знакомство с людьми Рюрика Сибирского. А после того, как его полковник всего лишь за несколько дней взял невские крепости Орешек и Канцы да ушел к Сердоволю, походя заняв полуразрушенную Корелу, уверенность его лишь укрепилась. Весть оную доставил ему человек Афанасия с берегов Ладоги, в письме же Ефремов восторженно описывал победы, которые дались удивительно малой кровью. За все время лишь трое стрельцов погибло под Канцами, в посаде, да с десяток получили ранения, двоих тяжелораненых стрельцов оставили у корельского старосты. А ангарцам и вовсе убытку не было. С тем оружием, что имелось у сибирцев, возможно дела великие учинять, и потому Вельский с радостью великой принял приглашение остановившегося в Пернове ангарского посла в Москве сопроводить его до Вердера да поговорить там о делах насущных.