Яна

Будильник вырвал меня из роскошного сна, в котором настоящая леди в шляпке с вуалькой уговаривала меня стать ее личным ювелиром и ваять золотые наручники для бескрайних бараньих и козлиных стад. Я горячо возражала, что отливать такую гламурную пошлость мне не позволяет эстетическое чувство. После каждого возражения леди все поднимала и поднимала мне зарплату, а в конце пообещала подарить самого черного и вредного козла для Нюськи. Или барана. Кого выберу. Я уже открыла рот, чтобы согласиться – и вот тут-то тихо зажужжал будильник, поставленный на полночь. Ну не свинство?

Не открывая глаз, я села на постели, нашарила ногами тапки, а рукой – поставленную рядом с кроватью бутылку колы, купленную еще в Москве. Мой неприкосновенный запас кофеина. Через пару глотков в голове прояснилось, я отставила бутылку и пошла будить сестрицу.

Спала Нюська всегда крепко, так что я без особых нежностей ткнула ее в бок и стянула одеяло. Подействовало!

Нюська села на кровати, хлопая глазами, как внеурочно разбуженная сова.

– Утро? – хрипло спросонок выдала она, и я закивала.

– Утро-утро. Раннее такое, начало первого. Вставай давай! Только тихо!

Нюська застонала и попыталась накрыть голову подушкой, но я схватила ее раньше.

– Одевайся давай, нас ждут великие дела! Ты вообще собираешься обследовать местность?

– Ну почему обязательно ночью? – безнадежно проворчала сестрица, но все-таки поднялась и принялась натягивать джинсы.

– Потому что только ночью все местные спят и не увяжутся за двумя докторшами-артистками из Москвы. Очень нам нужна публика?

Нюська горестно вздохнула, жалея о потерянном сне, но согласилась, что публика в поисках клада – только помеха.

Дом мы покидали на цыпочках, чтобы не разбудить хозяйку. Как и следовало ожидать, спала уже вся улица, в окнах не горели огни, разве что с соседней улицы доносились нетрезвые вопли про милого, спустившегося с горочки.

– Этот стон у нас песней зовется, – проворчала я, а Нюська солидарно вздохнула:

– Зато, смотри, луна какая. Каждую кочку видно! Можно было и фонарики не брать. Ты, кстати, взяла?

Я молча протянула Нюське налобный фонарик, уж не помню за каким надом купленный через Алиэкспресс. Вот и пригодился. А вот лопаты мы оставили дома. Все-таки сперва не помешает осмотреться. Пусть Нюська найдет, где должен быть клад, а уж я его потом подброшу.

– Ты о чем задумалась? – подозрительно спросила сестрица, знакомая со мной слишком давно, чтобы не почуять подвох.

– О луне, – честно соврала я. – Ночь, луна, на развалины идем – самое время рассказывать страшные истории. А?

– Это какие, например?

– Да хоть про нашу усадьбу. Вот слушай!

И я начала пересказ исторических событий. Усадьба Преображенских не просто так считается проклятым местом. Тут и до войны всякое творилось, а после войны и вовсе наступил белый полярный лис.

Призрак графини (или кто-то, убедительно под него маскирующийся) выгнал из поместья сначала правление колхоза, затем Дом Культуры и ЗАГС.

Последней в усадьбе затеяли овощебазу. Директора прислали из самого Ленинграда. Товарищ Вонюков приехал и взялся наводить шороху. На предупреждения местного населения, что по ночам в усадьбе неспокойно, прореагировал в духе истинного коммуниста. То есть вооружился томиком стенограмм ХХ съезда КПСС, портретами Ленина и Горбачева, двумя бутылками водки, выставил на стол Большую Печать – и остался на ночь караулить овощебазу. Чтобы доказать, что нечистой силы не бывает, а все страшилки и пугалки – суть происки местных лодырей.

На рассвете следующего дня товарища Вонюкова вместе с томиком стенограмм и партбилетом (правда, без штанов) нашел пастух. Где-то в овражке за колхозным выпасом. Портреты вождей и Большая Печать так и остались на директорском столе, а кабинет – распахнутым настежь.