За время моего отсутствия в гостиной закончили рассказывать истории, и завели разговор на другую тему, по всей видимости, остро-социальную.

− Да, рабочие на сегодняшний день практически совершенно бесправны, − вещал князь с лошадиным черепом, − отношение к ним ужасное, и за людей их уже давно никто не считает, − в порыве ярости он издал короткий резкий звук, отдаленно напоминающий ржание.

− Не могу с вами не согласиться, князь, − подал голос «пластилиновая голова», − однако в плане жестокости по отношению к рабочим никто не может сравниться с директором Хорьей Фабрики.

Печеная дама возбужденно вскинула голову:

− Асфикс Асфиксеевич? Я знакома с этим человеком!

− Тогда, любезнейшая Настасья Никитична, вы должны знать, в каких условиях он содержит своих рабочих. Живут они в зловонных бараках, кислород получают в строго отмеренных дозах, а трудом своим оплачивают только еду и проживание. Больше ничего Асфикс им не дает, за исключением, так называемых, «премий» − по завершению трудового дня каждый рабочий получает по стакану мерзейшего портвейна. Такие вот дела, господа хорошие, − выдохнувшись после произнесения речи, человек с головой из пластилина откинулся на спинку стула.

− Зато, каких замечательных хорьков они выращивают! Подобных им не сыскать на всем свете! − с чувством произнес «кассовый аппарат». – Какими тонкими и гибкими телами они наделены, какая пушистая у них шерсть. Благодаря всему этому они отлично справляются с чисткой унитазов. Бьюсь об заклад, у каждого из вас в уборной живет дивное создание от Асфикса Асфиксеевича. Мне самому он прислал эксклюзивный экземпляр хорька, к которому была приложена фотокарточка с надписью: «Люблю и лобызаю!»

Князь, откашлявшись, произнес:

− Андрей Палыч, боюсь, курьер ошибся адресом…

Все дружно рассмеялись.

Разговоры в гостиной продолжались еще долго, и в те моменты, когда речь гостей становилась неспешной и тихой, я проваливалась в неглубокий сон. То, что мне снилось, не сильно отличалось от событий, происходивших наяву, и было несуразной цветной мешаниной. Когда же до моего слуха долетали резкие возгласы (а иногда ржание и стук кассового аппарата), я, вздрагивая, просыпалась. В ту неуловимую долю секунды, когда случается переход от сна к бодрствованию, и которая часто бывает наполнена сладкими иллюзиями о том, что все хорошо, я подсознательно желала, что, открыв глаза, окажусь в нормальном мире. Но этому не суждено было сбыться. Явно, не сегодня.

Не знаю, сколько часов я продолжала раскачиваться на волнах дремоты, но окончательное пробуждение наступило в тот момент, когда Макар Иванович слегка потряс меня за плечо. Комната на тот момент уже была пуста и окутана тишиной, большинство свечей потухло, остались догорать только два небольших огарка в подсвечнике на столе.

Увидев, что я проснулась, Макар вытянулся в струну и отчеканил:

− Хозяйка приказала отвезти вас в отель. Половина гостей изъявили желание остаться на ночь, так как после обильных возлияний не все сохранили способность двигаться самостоятельно. Вас же некуда устроить на ночлег, поэтому переночуете там.

От мысли, что наконец появится возможность выйти из этого дома, в моей душе зазвучали фанфары, но я постаралась этого не выдать.

− Да пожалуйста, мне все равно, − сказала я как можно более равнодушно.

Макар Иванович ничего на это не ответил, только едва заметно улыбнулся уголками рта. После он развернулся и направился к выходу из комнаты, что следовало расценивать как немое приглашение следовать за ним.

Макар вел меня не тем путем, которым я попала в гостиную. Тогда это был, по всей видимости, какой-то черный ход, а теперь же мы продвигались к главному. Идти приходилось буквально на ощупь, потому что дом все так же пребывал в кромешной тьме. Никакого источника освещения, даже свечного огарка, секретарь с собой не взял, только его узкая спина чернела во мраке, являясь для меня ориентиром в извилистом коридоре.