Эриной уходил, сам дивясь облегчению, которое испытал. Неужели он готов был ради Алайи пойти и на большие траты?

В воротах он оглянулся. Гифрат по-прежнему стоял на террасе и глядел ему вслед, и Эриной вдруг увидел на миг не старого пройдоху с прозрачными глазами, а человека, который десять лет назад возглавил атаку, сменив на поле боя павшего предводителя, и сразил в единоборстве вражеского военачальника.

За воротами особняка дожидались, переминаясь с ноги на ногу, Карис и Филон.

– Дело сделано, – сказал им Эриной. – Теперь идём в таверну. Что у тебя нового, Филон?

– Плотник Энкилон, отец того придурка, Клита, готов хоть сейчас всё бросить и искать ведьму, – на ходу отвечал Филон. – Я намекнул ему, что помощь Белайхи была бы не лишней, и, уверен, он приведёт с собой кожемяку.

– Это хорошо, но ты сказал, в таверне ждёт ещё и Ксенобий? Мальчишка пришёлся к месту во время казни, но брать его в поход… Случись что, нас же в грязь втопчут, лишь бы его обелить.

– Он всё равно узнал, что Энкилон идёт.

– Узнал? Ему-то какое дело?

– Какое-то, видно, есть. Он как раз пришёл к плотнику, когда я был там. Почему-то Ксенобию очень хочется убить ведьму.

– Что она ему сделала? Отказала, что ли? – хмыкнул Эриной.

Филон пожал плечами.

– Может, тебе, господин, он и скажет толком, а так – несёт что-то про борьбу с предрассудками. Брать его с собой не хотелось бы, но я подумал: пусть лучше идёт с нами, чем останется в городе и будет молоть языком.

– Правильно рассудил, хвалю, – кивнул Эриной.

Они дошли до харчевни с расколотым щитом на вывеске. Посетителей было мало, и Ксенобий с Апилохеном очень бросались в глаза. Оба явно чувствовали себя неуютно в обществе друг друга. За спиной Ксенобия стоял навытяжку слуга, которого Эриной заметил ещё во время казни, когда он пытался сунуть в руку господина камень.

– Представляться нет нужды, – сказал Эриной, садясь к ним за стол. Отправив Кариса принести еды и вина, он спросил: – Почему ты хочешь пойти с нами, юноша?

– Копьеносец, ты обращаешься к сыну всадника! – встрепенулся слуга.

Эриной не удостоил его даже взгляда.

– Тише, Лимма, – остановил его Ксенобий. – Господин копьеносец, конечно, сомневается, будет ли от меня польза. Могу заверить: учителя не раз хвалили мои навыки гимнаста, я не так слаб, как может показаться с первого взгляда. Что же касается моих побудительных мотивов, то всё просто. Я готовлюсь к службе при царском дворе. Уже сейчас я ощущаю великую ответственность за благополучие государства, которая ляжет на мои плечи, и намерен сделать всё, что в моих силах, для процветания Ликеи. Но процветания достичь невозможно, если и дальше терпеть варварские культы и суеверия простонародья! Единство вероисповедания, избавление от глупых предрассудков, искоренение дикарских традиций – вот путь к превращению тупой массы в сплочённый народ. Мёртвая ведьма, о которой говорит вся столица, лучше всего докажет городскому быдлу несостоятельность сказок о силе колдовства. Когда-нибудь я обязательно добьюсь того, чтобы упростить процедуру суда над всеми, кто именует себя магами и колдунами…

Словно забыв, что находится не в молодёжном собрании, Ксенобий говорил со всё большим пафосом, и Эриной поспешил прервать его:

– Чудесно! Я восхищаюсь тобой, юноша! Ты совершенно прав! Что ж, если уверен в своих силах, нам по пути. Быдло получит свой урок. А теперь не будем терять времени. Итак, ты, Оборвыш, клянёшься, что сумеешь отыскать этого Хорсу?

– Апилохен, с твоего позволения, господин…

– Слишком пышное имя для такого ледащего, как ты. Карис рассказал мне, при каких обстоятельствах ты свёл знакомство с Хорсой. Почему не пытался отыскать его раньше?