Поскольку в семье жизни всех учил Густав, то Роберта занималась этим за пределами дома. Она считала себя мудрее и смышлёнее всех остальных просто хотя бы по той причине, что она была самой старшей среди всех женщин в посёлке. При этом её не волновало даже то, что, например, жена Германа, Иветта, была моложе всего на четыре года. В этом отношении Роберта далеко от мужа не ушла. Помимо того, что она не заморачивалась по поводу манер в общении, Роберта раздражала всех ещё и тем, что, приходя в гости в чужой дом, она открывала шкафы, переставляла предметы, раздавала указания, давала сигнал накрывать на стол и убирать со стола, ругала за скрипучие стулья и кривой стол, требовала от хозяйки выкинуть ложки и обзавестись новыми, говорила кому куда садиться и… В общем, она чувствовала себя как дома в буквальном смысле. Кроме этого, она была ещё и главным кулинарным специалистом, не упуская возможности сделать замечание по поводу сухости теста или нехватки сладости. В последний раз, когда Магдалена приготовила малиновый кекс, Роберта – то ли не нашла к чему придраться, то ли ещё что – сказала: «Попробуй в следующий раз добавить сюда орехов, да побольше».

Отсутствие столь токсичного духа делало посиделки настоящим отдыхом и отличной возможностью дать волю своим языкам, не испытывая никаких опасений, что их секреты может услышать кто-то, до чьих ушей они не хотели бы доносить эти разговоры.

Вскоре на пороге появилась Сельма. Следом за ней вошёл Людвиг, который держал широкую сковороду с приготовленным зайцем. Поставив блюдо на стол, юноша пожелал всем приятного аппетита и удалился.

Первым же делом Сельма подошла к Аве, которой она не позволила встать со стула.

– Как поживает малыш? – спросила Сельма, мельком посмотрев на живот Авы.

– Бодается – сказала она.

– И правильно делает – настаивала Сельма. – Молодец, не позволяй маме расслабляться.

Ава рассмеялась.

Сельма поспешила взять тарелку, с какой-то лёгкостью отрезав лучший кусок зайца, который поставила перед Авой, добавив при этом:

– Надеюсь, аппетит у малыша хороший?

– Зверский – ответила Ава за секунду до того, как успела положить в рот первый кусок. – Только успеваю глотать.

– Ну вот! – воскликнула Сельма. – Значит на этот раз у тебя там поселился богатырь, потому что в девочку столько не влезет.

Ава вновь рассмеялась, обнажив свои белоснежные зубы, по которым было трудно представить себе, – даже при том, что она была самой молодой среди всех жён, – что она уже родила четверых и вынашивает пятого.

– Спасибо, солнышко – почти крикнула вслед Людвигу хозяйка, когда он уже закрывал за собой дверь.

Наступили первые морозы. Земля под ногами твёрже камня. За неделю мороз окончательно утвердил своё присутствие на круглые сутки, в то время как ещё несколько дней назад, когда солнце было в зените, почва под ногами на какое-то время оттаивала. Теперь же мороз не отпускал ни днём, ни ночью.

Жители посёлка переоделись в самую тёплую часть своих гардеробов. Мужчины в морозы надевали шерстяные куртки и плотные штаны, а ноги прятали в войлочные сапоги. Женщины носили шубы, которые чаще всего изготавливались из меха зайца, лисы или волка; в редких случаях это была шерсть бобра. Женские шубы всегда имели капюшон, а по длине доходили почти до земли. Девушки помоложе носили шубы, длина которых не опускалась ниже колен.

Именно такая шуба была на Пенелопе в тот день. Она была изготовлена из заячьей шерсти, которая намного легче волчьей или лисьей. От платья она избавилась ещё за пару недель до первого мороза. Вместо этого ниже пояса Пенелопа носила штаны из оленьей кожи, как поступали многие, кто забирался зимой в лес или часто падал с санок, пока скатывался с горки. Такие штаны были очень ноские. Пару лет назад Эриксон подарил ей сапожки, сделанные из шерсти северного оленя. Для этого была использована шкура с грудной части животного, где шерсть имела в основном белый оттенок. Белые сапожки сильно бросались в глаза, особенно в те дня, когда лежал снег. Такие же сапожки из белой шерсти северного оленя во всём посёлке были только у Авы, поскольку повстречать северного оленя являлось большой редкостью, не говоря уже о том, чтобы ещё и шерсть оказалась настолько белоснежной. Хоть Пенелопа и догадывалась, что подстрелил оленя Андреас, всё же она сделала вид, что верит в охотничьи способности Эриксона. На руки в тот день она надела рукавицы, а на голове, уже как обычно, у неё была шапка из того самого зайца, которого подарил ей Людвиг.