– Не ной, – говорит Марина. – Свежий воздух тебе не помешает. Это лучше, чем сидеть в своей комнате и накуриваться. – Она поправляет спутавшиеся розовые пряди Люси. – Депрессия, – шепчет она мне. – С кем не бывает.

– Я все слышу, – бубнит Люси. – Жуткое место. Здесь столько детей.

– Ты же любишь детей. Прошлым летом ты была вожатой в детском лагере.

– На то оно и прошлое, – рассеянно отвечает Люси. – Сейчас не люблю. А этот парк – вообще пастбище для эксгибиционистов.

– Ой, ладно. От вида мужика без штанов еще никто не помер.

– Да, но неприятно, когда ты сидишь, никого не трогаешь, а кто-то напротив трясет своим агрегатом.

– Сейчас вам историю про это расскажу, – Марина поднимается и встает напротив нас. – Все знают Аиду Хадонову?

– Это та, которая журналистка? – спрашиваю я.

– Она самая. Ты с ней близко знакома?

– Не слишком. Валяй.

Марина прочищает горло и делает вдох:

– Короче, мы с ней ходили в одну школу. Не в один класс. Она на три года старше меня. Это важный момент. Однажды курили мы на заднем дворе после уроков, и тут подходит какой-то мужик в джинсовом костюме. Пьяный, с длинными седыми грязными волосами. Ширинка расстегнута, а оттуда торчит его, – она запинается и морщит лоб, – его штуковина, в общем.

– Не поняла, – перебиваю я. – Что было с длинными седыми волосами?

– Мужик сам был с длинными седыми грязными волосами.

– А.

– Так вот. Подходит он к нам и говорит: «Девочки, можно вам полизать?»

– Стоп! – снова встреваю я. – А зачем он тогда расстегнул ширинку?

– А я почем знаю? Сколько мне тогда было, тринадцать? Я вообще не понимала, о чем он. А эта Аида ему говорит: «Проваливай давай, пока не оторвали тебе ничего». Он развернулся и ушел. А потом она так заботливо, как настоящая старшая подруга, положила мне руку на плечо и сказала: «Не бойся. Я этих розовых херов столько повидала».

– Почему именно розовых? – выдавливаю я сквозь смех.

– Ну, не знаю, мне он розовым вообще не показался.

– Да хватит вам, – говорит Люси. – Меня сейчас стошнит. Лучше расскажи о своих планах.

– Это ты мне? – спрашивает Марина.

– Тебе, тебе.

– Ох, какие там планы? Еду в Москву, и все.

– Ты что, не знаешь, чем будешь заниматься? – спрашиваю я.

– Ну, я химтех закончила. Может быть, найду работу по специальности…

– Марина придумывает и шьет одежду. Я уверена, в Москве она продвинется как дизайнер.

– Дизайнер! – Марина закатывает глаза. – Ну, я точно не хуже Гаева с его сумочками из мешковины. И ведь кто-то же их покупает. Эй, посмотрите!

Она кивает в сторону кустов. Метрах в пятидесяти от нас толстый лысый мужик снимает штаны. Мамаши спешно уводят детей, толкая за ними коляски и трехколесные велосипеды.

– Сваливаем, – говорит Люси.

За столиком в Bon Cafe мы с Аланом болтаем в основном о том, что не касается нас самих: новый альбом Radiohead, новый фильм Вачовски.

– Мне нравится эта штука, – вдруг говорю я и трогаю подсвечник.

– Это просто стаканчик из красного оргстекла. Неужели ты собираешься сделать то, о чем я думаю?

Снисходительность, с которой он произносит эти слова, раздражает меня.

– Именно, – отвечаю я. – И ты мне в этом поможешь.

– Брось, Зарина. Нам же не по четырнадцать лет.

– Спорим, ты и в четырнадцать такого не делал?

– Девушка! – окликает Алан официантку. – Можно счет?

Пока она идет к кассе и обратно, мы смотрим на экран на стене: клип Леди Гаги без звука. Из колонок под потолком звучит лаунж-кавер «Smells Like Teen Spirit».

– Ну, пойдем, – говорит Алан, запихивая банкноты в книжку для счетов.

– Постой на стреме, – шепчу я и сую подсвечник вместе с плоской свечой в сумку.