А вот бежать быстро оказалось неудобно. Вся беда в этих пошитых, видать по современной моде, синих штанах. В длину сели отлично, да и застегнулись без особого труда, а вот остальное так обтянули, что шаг шире страшно сделать. Пока бежал, вспомнил все известные мне ругательства и тысячу раз корил себя, что к людям решил нарядиться. На што? Лучше уж в свободных портках, чем в этом. Тьфу…

Когда я добрался до города, может потому что немного отвлекся от дум, уже не так опасался контактов с людьми. Хотя, если быть честным с собой, привычная напряженность до конца меня не покидала. Относительно спокойно нашёл аптеку, ориентируясь на порывы ветра, доносящие стойкий запах лекарств. Большая чистейшая стеклянная витрина, как в мои времена у швейных лавок была, только тут вместо модных платьев, вывески просвечивают с надписями и картинами. Над входом светящаяся вывеска – та и вовсе придала какой-то робости. Не мой это мир. Не мое время. Но делать нечего, нужда. Перемялся с ноги на ногу да вошел. Ничего ужасного кроме ударившего в нос разнообразия запахов, бесспорно взявших первенство у удушливых запахов городской улицы, не произошло. Я прошел прямо по проходу к впереди стоящей за прилавком девушке.

– Мне лекарство нужно. Вот это. – Передал я листочек от Михалыча молоденькой аптекарше.

– Секундочку. Все есть. С вас полторы тысячи рублей. Расчет наличными?

– Деньгами, а хочешь, золото отсыплю. – Улыбнулся я неловко.

– Золотом, к сожалению, не принимаем. – Заулыбалась девушка.

– Ну тогда принимай, пересчитывай. Высыпал я на прилавок свое богатство из кошелька.

– Хорошая шутка. – Улыбнулась мне продавщица. – Ну и раритета тут у вас! Сохранились же бумажки. Уже два раза после деньги поменялись. Такие крупные... И не жалко, что пропали? Или на память?

– На память, – нашелся я, видя, как девушка ловко выбирает синие бумажки по пятьсот, которые мне тогда всучил Михалыч. – Давайте вот этими новенькими.

– Как изволите.

Вообще очень вежливая, душевная барышня. Поинтересовалась, ничего ли я не забыл, возможно, намекая на возраст... Даже перечислила, как понимаю, самое потребное. Кое-что купил, раз уж в городе. И сиропы ту всякие и еда даже есть. Все растолковала. Вдвойне спасибо Михалычу: открыл глаза на сколько я сейчас выгляжу. А то я бы себя так юнцом рядом с людьми и ощущал, – как говорится, на чем остановился, на том и замер... Я, как положено старцу, чтобы подбодрить девочку, ответил:

– Ничего, деточка, спасибо. Обязательно ходить только к тебе теперь буду. – И одарил её улыбкой. Она в ответ аж засветилась! Вот так! Доброе слово — оно чудеса творит! Это я, кстати, в книжке вычитал.

Прихватил лекарства, сиропы и даже аптекарской еды, развернулся и пошел к выходу. Чудеса, говорите, творит? На стене прямо у выхода, слева от очков, висело зеркало… И на меня из него смотрели! Я выругался такими словами, которых сам не знал...

Из зеркала на меня удивленно смотрел подтянутый, ладный добрый молодец. А вот кожа под одним ухом и чуть ниже, расширяясь клином по шее уходя вниз за воротник, «красовалась» дряблым старческим видом... Невольно провел по ней рукой, четко ощущая границу подушечками пальцев… И что-то под коленками аж зазудело, переходя в непреодолимое желание дать деру.

Из аптеки я вылетел как ошпаренный, тяжело дыша, и посверкал пятками по направлению к дому, игнорируя звоночки в голове, о намерении зайти в магазин…

Это же вчера! – Я судорожно начал вспоминать, озарившись догадкой. – Когда она застонала… Я как раз её бинты застирывал и в очередной раз выжимал… Поторопился к ней, закрутив тряпку, не рассчитав силы, а брызги от скорости в лицо полетели. Помню, я их той же тряпкой наскоро и стёр, когда к ней бежал, услышав шевеление. Получилось, я с одной стороны и спереди шею тоже протер, убирая брызги.