Шум на улице отвлек меня от раздумий. Привязав тощий кошелек к поясу, пошла на звук.

В амбаре с квохтанием мостилась на гнездо рябая курица с лысой жопкой, из которой торчало одинокое перо.

Я готова была расплакаться от такого изобилия.

***

До позднего вечера я играла в квест «Выжми что-нибудь полезное из заброшенного сада». А когда стемнело, съев сухарик, прилегла на лавку, да так и заснула.

Утро встретило меня странным вкусом сухаря во рту и уже сидящим за столом эльфом. Причем сидящим с приготовленной тарелкой и столовыми приборами.

Я метнулась в амбар, рывком сорвала сонную курицу с гнезда и возблагодарила небеса за дары.

Из одного куриного и нескольких перепелиных, что я нашла в саду, получался вполне приличный омлет, заправленный пряными травами и кореньями. Хоть сад и зарос, там все еще оставались расходящиеся лучами грядки с домашними специями, травами и кореньями.

В прикуску были лепешки из каштаново-желудевой муки, которую смолола на ручной мельнице.

На десерт – смесь ягод, все, что я нашла в одичавшем саду.

Но, несмотря на скудность завтрака, принц уминал поданное, как в последний раз, странно держа ложку в кулаке. И вообще ведя себя за столом из рук вон плохо, даже маленькие дети – и те едят аккуратнее.

Только когда я увидела, как фейри, соря крошками, за обе щеки уплетает подгорелые лепешки из желудей, поняла, что это был за привкус. Сухари были сделаны из той же желудевой муки. У нашего мельника фейри не закупались, видимо пребывая в курсе, из чего тот делает свой продукт. Что странно, потому как однажды мельник оговорился: некоторые волшебные существа тоже очень охотно покупают его муку. Меня передернуло, когда я представила, что же в ней содержится. Но это означало еще кое-что: сами фейри не могут обойти свои же чары. Если в договоре было условие, что другие мельники в этой местности муку молоть не могут, то и сами фейри не в состоянии противиться этому и разжиться приличной мукой им не светит.

Эльф шел на поправку одновременно хорошо и тяжело. Рана от присутствия в ней частиц железа гноилась, и ее приходилось вскрывать и чистить от гноя. С другой стороны, принц окончательно пришел в себя и теперь откровенно маялся от безделья, вредничал, капризничал, причиняя мне кучу неудобств и мешая заботиться о его ране.

Каждая перевязка для меня была как каторга, я так и не привыкла к обнаженному мужскому телу, а эльф, словно истинный дикий лесной житель, обнажался по любому поводу и даже срывал мешающие ему повязки. Казалась, он вообще надевал одежду только потому, что того требовали придворные приличия, а дома нечего было стесняться, и в своем замке фейри разгуливал, словно дикарь, прикрывая один только срам, от чего всякий раз, как я встречалась с ним в коридоре, не знала, куда девать глаза. Казалось, эльфийский рыцарь вообще не чувствовал ни холода, ни жара.

По мне, принц томился больше от безделья, чем от боли, рана не причиняла ему сильного беспокойства, его организм вполне удачно справлялся с остатками железа, но от скуки фейри каждый раз придумывал для меня очередную проблему и задачу, например, как уложить в постель не желающего в ней лежать больного. Я не справлялась, и приходилось тащить на себе потерявшего сознание от усталости вредного и упорного эльфа.