Открываю глаза. Через секунду чувствую, как ломит все тело. Каждая частичка меня изнывает от боли. Медленно поднимаю голову и оглядываю то, что от меня осталось. Все тело покрыто синяками, а на руках несколько маленьких порезов. Хм, а в этот раз все не так страшно. Я лежу на белой постели с запекшимися пятнами крови. Поворачиваю голову влево и вижу на прикроватной тумбочке шприцы. Для чего они? Чем их наполняли? У меня кружится голова. Кажется, что я вот-вот потеряю сознание. Вдруг слышу скрип двери и топот шагов на первом этаже. Кажется, я знаю, кто это. Воспоминания возвращаются. Зачем мой брат это делает? Для чего это нужно ему? Я в растерянности. Ничего не соображаю. Мой разум не поддается мне. Видимо, он вколол мне обезболивающее, и его действие почти закончилось. Я даже не помню, что он делал со мной. Он псих. Это давно мне известно. Голова кругом. Он делает это со мной нечасто. Последний раз это случилось две недели назад. Все это похоже на какой-то странный, понятный лишь ему ритуал. И почему-то я жалею его. Мне жаль этого психопата и не жаль себя. Наверное, я тоже сошла с ума, если позволяю ему это делать. Но все же позволяю. Значит, я тоже давно больна. Помешательство. Почему-то я молча все это переношу. Никто не знает об этом. Его бы уже давно заперли в психушке, если бы не я. Он мог найти кого-то другого, кто согласится на эти вещи, но тогда есть риск, что люди могут узнать о его расстройстве. Тогда я никогда не увижу своего брата. Я люблю его. Сильнее, чем кто-либо. Отца у нас нет. Он ушел в другую семью, когда Джереми было пять. Потом мама вышла замуж во второй раз и родила меня. Но и этот брак длился недолго. Отчим ушел от нас к другой женщине, подобно моему отцу. Он был против меня, говорил, что не собирается нянчиться с маленьким ребенком. Он просто наплевал на нас. Люди иногда так делают – просто уходят от проблем, надеясь начать все с чистого листа.

Я все еще лежу на постели, пытаясь прийти в себя. Снова слышу шаги. Поднимаю голову и вижу его. Он стоит посреди комнаты. Свет из окна падает на него, играя бликами на его золотистых каштановых волосах. Большие голубые глаза смотрят куда-то сквозь меня. На нем пижамные штаны и больше ничего. Я закрываю глаза и чувствую, как он подходит и резко наклоняется ко мне. Чувствую, как он гладит меня по волосам.

– Прости меня. Прости. Тебе больно, – тихо шепчет Джереми, целуя в каждый порез.

От его поцелуев кожу начинает пощипывать, но я терплю. Каждый раз так. Он делает мне больно, а потом подолгу извиняется. Эти приступы, кажется, пугают его самого, но он не в силах с собой ничего поделать. Раньше он резал себе руки и сам ставил себе синяки. Подолгу задерживался в ванной и смотрел, как кровь стекает в раковину. Он рассказал мне об этом. Мне тогда было восемь, а ему тринадцать. Я сделала себе первый надрез и тут же разревелась. Он был расстроен моей реакцией. А я испугалась, пытаясь понять, зачем это все нужно. Но потом стала воспринимать это как должное, позволяя ему иногда делать это со мной. Это звучит чудовищно аморально. Мама этого не замечала, она всегда была занята работой и личными проблемами. Вечно искала мужа для себя и отца для нас.

– Я люблю тебя, Джулия, – говорит он и запечатлевает поцелуй на моих высохших губах. – Мне плохо.