– Вот до чего мы дожили! – сказал Коля, сев за стол. – Рыбу нам привозят тайком. Шьешь ты, Уля, тайком. Не дай бог, услышит кто, что у тебя стрекочет швейная машинка, так и донести могут. При царе такого не было. Добыть теперь себе пропитание по своей воле нельзя. Шить можно, поступив на швейную фабрику, под учетом и контролем. И тебе, Уля, хоть пропадай. Потому что на швейной фабрике молодухи-комсомолки в красных косынках работают. У тебя такой, как у них, автоматической скорости шитья нет. И то, что они шьют, до села не доходит. Мощностей фабрики не хватает. Ты учишь Вальку шить. И она, если начнет шить, станет такой же подпольщицей, как ты. Раньше за нами Бог присматривал, и перед Ним мы ответ держали. А теперь?

Коля снова хотел сказать было в сердцах, что Бога нет, но промолчал. Уха, которую налила ему Ульяна Степановна в старинную хайтинскую тарелку, была вкусна, как в детстве. Коля подумал, что надо затаиться в глуши и не слушать резвых агитаторов, смущающих ум и душу.

Валя предложила:

– Вот отужинаем, Коля, и ты нам про Ципикан расскажешь. Правда ли это, что на приисках теперь не так опасно работать, как раньше?

Так ей хотелось услышать о приисковых местах. В баунтовской местности, где течет Ципикан-река, обитают эвенки, и не дай бог потревожить их духов.

– Там, должно быть, много оборотней, – озабоченно сказала Валя. – У нас в вечерней школе учится один парень с приисков. Он рассказывал, что был на охоте и увидел идущего по тропе эвенкийского шамана. Вдруг тот обернулся волком, и парень было прицелился в него. Но изо рта волка вылетел беркут. Волка не стало, а беркут камнем упал в тайгу и взмыл вверх с какой-то красной птицей, каких не бывает.

От Валиного рассказа всем стало немного не по себе. Они прислушались к звукам за закрытыми ставнями. По улице вдруг проскакали три тяжелых коня с тяжелыми всадниками. Топот копыт был глухой и протяжный.

– Это проскакали Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович, – пошутила Ульяна Степановна.

– Ну да! – откликнулся Коля не без иронии в голосе. – Это с пирушки возвращаются Дамба, Бадма и Цырен.

– А я вот другой случай вспомнила, – тихонько продолжила Ульяна Степановна. – Вот что сказывал мне мой тятя Степан Семенович. Было это, когда мы еще единолично жили. Стояло лето, и он поехал проведать табун, пасшийся на одном из островов Селенги. Коней оставляли одних, но частенько проведывали. Мало ли что. Бывает так, что жеребец взбесится и начнет гонять кобылиц. И так до самой ночи, будто кто-то невидимый на нем сидит и его понукает. И кобылицы в отчаянном беге могут пораниться и утопиться. Тятя выехал на своем Серко из Творогова в погожий день, но вдруг набежали тучи, пошел холодный ливень. Тятя остановился в балагане на берегу реки, собираясь утром переправиться на остров. А утром у него начался жар. Оказалось, что он сильно простудился. Дальше хуже. Он лежит в балагане и думает: «Неужели меня не потеряли и не приедут искать?» Вдруг топ-топ – появляется в балагане бурятский дедушка. «Меня, – говорит, – твой брат Петр Семенович послал, мол, болен ты, и лечить тебя надо». Тятя не подумал даже, каким образом брат мог догадаться, что он простыл, до того ему плохо было. А бурятский дедушка два дня жил в балагане, травы варил, курения делал, шептал что-то. На третий день тятя понял, что болезнь отступила. Спросил дедушку, как его имя, чтобы за него молиться. «Очир-Ваня, – тот говорит, – а если хочешь, чтобы болезнь не вернулась, отдай мне тот червонец, что взял с собой». Тятя хотел на обратной дороге заехать в Кабанск и купить подарок на свадьбу дочери сестреницы. Тятя подумал: «Надо же, как это братка мог проговориться незнакомому человеку, что я деньги взял с собой?» И отдал дедушке червонец. Тот ушел: топ-топ в ичигах. Вдруг мчится Петр Семенович, чуть коня не загнал: «Братка, мы тебя потеряли!» – «Как потеряли? А бурятского дедушку Очира-Ваню не ты ли ко мне послал?» – «Не посылал я к тебе никакого дедушку, не видел такого и не знаю».