– Если повод есть, – рефлекторно веду плечами. – По праздникам. Или под настроение. Но редко. Очень редко.

– Откуда ты такая взялась? – скалится как голодный хищник. – Сигареты не смалишь. Не бухаешь. Еще и не трахаешься. Прямо святая.

– Ну я не думаю, что это так уж необычно и заслуживает особого внимания, – выдаю скороговоркой.

– И базаришь гладко, – заключает насмешливо. – Прямо как соловей заливаешь. Сказки заряжаешь. Пулей, млять, аккурат в лоб.

– Ой, – невольно вздрагиваю.

– Чего? – рыкает.

– А можно без матерных выражений? – спрашиваю и тут же стараюсь сгладить эффект откровенного вызова. – Понимаю, ты привык изъясняться подобным образом и вряд ли захочешь исправлять что-то, но…

– Охренеть, – бросает со смешком. – Вообще, я при тебе и так старался поменьше дерьма загонять. Но хреново вышло. Буду крепче себя держать.

Он вдруг берет меня за руку, обхватывает запястье, а после скользит пальцем по внутренней стороне ладони. Ощущение точно кипятком изнутри обдает. От стоп моментально раскаленные стрелы к груди устремляются, в ребра ударяют.

Что этот громила творит? Что задумал?

Амир молчит. Смотрит мне прямо глаза, продолжает ладонь поглаживать. Медленно, нежно, до дрожи ласково. Но чувствуется, что очень сильно сдерживается, укрощает собственную дикую силу. Держит неукротимую стихию под контролем. Так и жаждет сожрать, но оттягивает момент. Выжидает, как одержимый зверь добычу загоняет.

– Почему ты себя так долго хранила? – интересуется хрипло.

Мое сердце сводит судорога. Хочу отвести взгляд, разорвать этот безумный контакт. И не могу. Ничего не могу. Не выходит цепь разомкнуть.

– Просто, – роняю глухо. – Так вышло.

– Обидел кто? – в его голосе прорезаются опасные ноты.

– Я не…

– Скажи мне, – продолжает требовательно. – Напугали тебя? Дурное пытались сделать?

– Нет, – лихорадочно мотаю головой. – С чего ты взял?

– Пробую понять.

Боже. Он размышлял об этом? Строил теории относительно моей девственности? Ему проще и логичнее представить, будто меня прежде пытались изнасиловать? Напугали чем-то, потому и осталась непорочной до недавнего времени?

– Я думала в твоей культуре такое в порядке вещей, – выдаю холодно. – Не должно вызывать удивление.

Стараюсь отстраниться, вырвать руку из его захвата, но он не позволяет.

– В моей культуре? – уточняет вкрадчиво.

– Конечно, я не знаю, какая у тебя национальность, но и так ведь понятно…

Осекаюсь и замолкаю.

Господи. Сейчас мне точно хочется вскочить и без оглядки удирать. Настолько у него жуткий и грозный вид.

– Ты не часть моего народа, – говорит Амир. – Если бы я взял тебя в жены, а после первой ночи выяснил, что ты лишилась невинности с другим мужчиной, то мне пришлось бы тебя там же убить. Позор смывается только кровью. Всегда.

Страшные законы. Чудовищные. Как он сам. Чему тут удивляться? Только вскакивать и мчаться прочь от этого психа.

– А за изнасилование что полагается? – не представляю, какого черта о таком спрашиваю и кто вкладывает в мой рот эти слова.

– Я тебя не насиловал, – холодно отрезает он.

– Точно, – заключаю с горечью. – Я сама себя предложила как последняя шлюха. Из страха. По глупости. Но это же моя природа – спать со всеми подряд. Странно, что раньше по рукам не пошла. Чудом тебя дождалась.

В его глазах гаснет пламя, остается лишь лед. Кажется, он хочет произнести нечто жуткое и пугающее, но после уголок его рта дергается вверх, кривая ухмылка растягивает губы, оголяя крепкие клыки.

– Ты не моей веры, – небрежно произносит Амир. – У вас тут другие понятия. Редкая девка дольше двадцати лет целку бережет.

– Хочешь сказать, мы все шлюхи? – выдаю и сама своей наглости поражаюсь, еще просила его не выражаться матом, сейчас же использую площадную брань.