Илья — перманентный холостяк. Не знаю, возможно, это издержки его профессии, но Туман — настоящий кобель, который, по его же словам, в женщинах видел все и даже больше!

— Тогда у нее должен быть член, Волкова, — весело хмыкнул друг. — Потому что ничем другим меня точно не удивишь! Но спасибо за поздравление, это было мощно!

— Пошляк! — скривилась я. — Я о душе, Туманов, о тонкой душевной организации, а ты вечно все опошлишь, — махнула на него рукой.

Еще пару минут мы потрепались ни о чем, прежде чем, натянув профессиональную озабоченность на лицо, Илья сообщил:

— Утром анализы твои пришли…

И сделал это так, будто вынес смертельный приговор.

— Ну ты знаешь, как испортить момент… — я закатила глаза, падая на стул для пациентов напротив его рабочего стола.

— Что поделать, профессия обязывает. Аffectus obnubilare animus (прим.автора: чувства застилают разум), — пробормотал философски Илья, открывая электронную карту в компьютере. — Та-а-ак… — глядя в монитор, нахмурился до глубокой вертикальной линии в межбровье, отчего я рефлекторно нахмурилась тоже.

Под ложечкой неприятно засосало.

— Что там? — я вытянула шею, пытаясь заглянуть в свои анализы, но Илья резко хлопнул ладонями по столу, переключая моё внимание на себя.

— Так, Алена Алексеевна, а давайте я вас посмотрю, — и криво улыбнулся, кивая на кушетку.

В этот момент по моему позвоночнику пробежал озноб.

— Туманов, ты меня пугаешь…

— Давай-давай, Волкова, снимай трусы, дело-то житейское, — отшутился он, но его взгляд так и остался каким-то задумчивым.

Такой… Очень внимательный врачебный взгляд. До боли знакомый.

— Илья… я переживаю… — сощурилась, глядя на него.

Быть пациентом, когда сама врач, — задача практически невыполнимая. Ты примерно представляешь, какое дерьмо может стоять за сощуренным взглядом, за вверх вздернутой бровью или ободряющей фразой лечащего врача. Ведь ты сама так смотришь, когда у твоего пациента маячит так себе перспектива.

— А чего ты переживаешь? Что я там не видел? — Туман весело мне подмигнул.

Это правда. Между моих разведенных бедер его голова была чаще, чем любого другого мужчины.

— Я не об этом… — насупилась.

— Иди-иди. Я буду нежным! — кивком подбородка друг указал на ширму, за которую я побрела, чтобы раздеться, понимая — пока не посмотрит, он ничего мне не скажет.

Внутри упало всё, улыбка больше не держалась на моих губах. На губах Тумана ее не было тоже.

Ну что за день такой, а? Боже, хоть бы ничего серьёзного… Пожалуйста!!! Очень прошу…

Погруженная в обрывочные молитвы, я легла на кушетку, застеленной одноразовой пеленкой, и от страха прикусила губу.

Мой цикл уже полгода как шалил, но на себя, как обычно, не хватало времени. Врачи вообще чаще всего самые необследованные люди. Я в их числе.

— Смотри, личный презерватив на тебя трачу, Волкова. Будешь должна, — натянуто улыбнулся мой друг. Но профессионально отработанные попытки отвлечь меня, пока он вводил вагинальный датчик, только подтверждали — Туманову сильно что-то не нравилось.

От волнения мои руки начали мелко трястись.

«Да говори ты уже!» — мне хотелось кричать, при этом тряся Илью за грудки, но в ответ я лишь отшутилась дрогнувшим голосом:

— Если сегодня из-за этого кто-нибудь от тебя залетит, обещаю на рождение шикарный подарок.

— Сплюнь! — возмущенно сверкнул глазами Туманов, вынимая из меня датчик. — Всё, можешь одеваться. И пошепчемся «девочками», — заговорщицки подмигнул.

Я не сплюнула, решив подгадить лучшему другу, и со страдальческим вздохом встала с кушетки.

Подрагивающими руками натянула одежду, а потом присела напротив Ильи.