— А кто говорит о любви? Только ты, Котенок. Если так хочется, я соберу многотысячную толпу и признаюсь тебе в любви. Хочешь? Нет... На самом деле тебе нужно признать, что ты не хочешь никакого стандартного бабского счастья в пеленках и кастрюлях. Ты чувствуешь, что живешь, только рядом со мной. А иначе бы уже давно ушла.

Ярослав отходит к столу и, взяв в руки телефон, с непроницаемым видом листает ленту. Я продолжаю смотреть на него расширенными глазами. Внутри ощущение, будто что-то разлетелось вдребезги, стоит шевельнуться, и осколки впиваются сильнее.

Я вдруг осознаю ужасную истину: Ярослав прав. Никто не стал бы терпеть то, что ему невыносимо. По крайней мере, так долго.

Наша жизнь, как кривая, состоящая из подъемов и падений. Как будто, когда наступает период “все хорошо” вместо того, чтобы тянуться прямо, эмоции постепенно начинают угасать. Пока мне снова не сделают больно, и тогда я оживаю, начинаю чувствовать, переживать.

Неужели я такая? Неужели вся моя жизнь состоит из этого? Почему? Как? Зачем?

Вопросы погребают меня, я задаю их и задаю, но вместо ответа пустота. Тишина. Ничего.

Поднимаю взгляд на Ярослава, который, отложив телефон, смотрит на меня, постукивая пальцем по нижней губе.

— Я так не хочу больше, – говорю ему.

Самый, наверное, неподходящий человек для обсуждения, но я должна это сказать, словно, если промолчу, проглочу это, забуду, все опять вернется в ломаную нашей с Ярославом жизни, гармонично вписавшись в график очередного эмоционального пика.

— Поезжай домой, Котенок, – голос Ярослава становится ласковым, заботливым, а взгляд жалостливым.

Я бы даже сказала, любящим, если бы только могла заподозрить в этом человеке хоть какой-то зачаток данного чувства.

Он снова приближается, но из меня как будто все силы выкачали. Я только молча наблюдаю, пока его руки не оказываются на моих плечах. Он ловит своим взглядом мой, словно пытается зафиксировать его.

— Прими ванную, отдохни. Выпей вина. Ты просто устала, тебе надо расслабиться.

Киваю и, как робот, иду на выход. Рука Ярослава ложится мне на поясницу, осторожно поглаживает. Сейчас он просто сгусток заботы.

— Вызвать тебе такси? – спрашивает меня. Я качаю головой, глядя на него.

— Сама.

— Вот и умница.

Улыбнувшись, тянется и осторожно, едва ощутимо, касается моих губ. Я не отвечаю, даже сил нет приоткрыть рот. Просто, как в коматозе, снова киваю и выхожу в приемную. Ярослав сует мне в руку фирменные пакеты, в тишине пустого коридора наши с ним шаги звучат одновременно торжественно и устрашающе.

— А ты что, не поедешь домой? – спрашиваю возле лифта, когда ободок вокруг кнопки загорается светом.

— Я скоро приеду. Мне надо на завтра подготовить бумаги. Буквально полчаса. Ты как раз примешь ванную.

Снова киваю, ступаю в открытые двери лифта. Ярослав мягко улыбается мне.

— Скоро увидимся, Котенок.

Створки съезжаются, лифт мягко едет вниз, а я думаю о том, что предпочла, чтобы трос оборвался, и я на большой скорости понеслась бы в этой коробке смерти вниз. Сдохла бы через несколько секунд, наверное, даже бы понять не успела, что происходит. Было бы больно, но зато потом стало бы все равно.

А сейчас мне только больно. И я не знаю, закончится ли это когда-нибудь.

— Не отвечай, – Галя кладет руку на мою, когда я уже беру телефон.

Закусываю губу, подруга качает головой. Для надежности даже забирает мобильник и вырубает.

— Он переживает, наверное, где я, – говорю неуверенно. – Я ведь должна была поехать домой.

— Слава богу, тебе хватило ума не поехать. Кать, – Галя, вздохнув, садится напротив. – Ты все сделала правильно.