Но все эти путешествия были из той, нашей прежней жизни, от которой, где бы мы ни находились, что бы ни делали, не могли получить удовлетворение. Тогда это было свойственно многим.

Потому и привозились отовсюду стихи, похожие на эти:

Но путешествие в Петрозаводск было совершенно не похоже на прежние: мы впервые ехали не самовольно, а по благословению.

«Главное, чтобы муж в последнюю минуту не отказался», – с тревогой думала я. Но он-то как раз и собрался, и даже билеты купил, а вот я где-то прихватила простуду и все боялась, что муж, узнав об этом, сдаст билеты, поэтому и скрывала свою болезнь.

Мне это, надо сказать, удалось, и мы благополучно доехали до Петрозаводска, где никогда раньше не были. Но город нам увидеть так и не пришлось, запомнился один только вокзал: мы бегали по нему в поисках автобуса на Кондопогу, куда нам нужно было попасть. Автобус отправлялся через час, и пока мы его ждали, зашли в привокзальный магазин, чтобы докупить на всякий случай еще какой-нибудь еды, хотя нам она была не особенно нужна: мы продукты из Москвы везли, но муж решил, что лишняя пачка вермишели и десяток яиц все же не помешают. И еще муж купил небольшую плоскую бутылку коньяка.

– На всякий случай, вдруг замерзать будем? – сказал он.

А в промтоварном отделе я увидела кружевной белоснежный чепчик: дочке моей подруги Людочки пятый месяц пошел. И погремушку красивую выбрала, она мне очень понравилась.

Потом подошел наш автобус, и мы поехали в Кондопогу. По дороге стали расспрашивать пассажиров о деревне, до которой нам надо было добраться, но о ней никто не знал; одна женщина, слава Богу, нашлась.

– Вам надо, – сказала она, – по Онежскому озеру идти, напрямую тут недалеко, километров пять всего, не больше. Там, на правом берегу, и увидите.

Когда мы добрались до места, начало уже темнеть – ничего удивительного: еще январь не закончился. Вышли из автобуса, думаем, сейчас у нее спросим, в какую сторону идти, а может, еще кто-нибудь знает. Но все как-то сразу разошлись в разные стороны, и на остановке никого не осталось. Можно было, конечно, в гостинице переночевать, но где ее, эту гостиницу, искать? И спросить не у кого. Нам ничего не оставалось, как пойти к озеру.

– Женщина говорила, что по правую сторону наша деревня; значит, туда надо, – рассуждает муж.

«Если трудно будет, Матери Божией молитесь», – вспоминаю я Батюшкины слова. Стали мы молиться и вдруг увидели глубокие следы от валенок: кто-то, судя по всему, недавно здесь прошел.

– Пойдем по этому следу, – решает муж.

И мы пошли. Муж впереди, стараясь в проложенный след попадать, а я за ним, тоже стараюсь, но у меня это намного хуже получается. Озеро довольно широкое, а снегу на него намело – по колено иногда проваливались. Скоро стало совсем темно, только снег белеет, и противоположный берег темной полосой прочерчен, а есть ли там какие деревни, неизвестно. Огоньков, по крайней мере, не видно. В темноте все скрывается – снежная пустыня, и кроме нее – ничего. Голова у меня тяжелая, видно, температура поднялась. Вытащу ногу из снега – все, думаю, не могу больше идти, а потом тут же утешительная мысль: «Но ведь человек же шел, значит, и я смогу!»

Передо мной монотонно рюкзак мужа покачивается: бульк-звяк, бульк-звяк, – плюхается в нем коньяк и позванивает погремушка. Мои вещи уже давно к мужу перекочевали, он их вместе со своими на себя взвалил.