– Не понимаю, чем тебя привлекает юриспруденция, все эти занюханные параграфы, статьи, пункты? – брезгливо поморщилась Елена.

– Она меня привлекает не параграфами, а властью. Незримой и таинственной! Вот посмотри: здоровенный раб носит дрова под присмотром тщедушного надсмотрщика. Почему он не огреет надзирателя дубиной и не убежит в лес? Какая сила сковала его могучие мышцы и подавила естественное стремление к воле? Видишь, путы правосудия бывают посильнее самых накачанных мускулов и самых острых мечей!

«А действительно, что держит людей в назначенных кем-то рамках, как в клетках? Кажется, это похоже на эффект Ксерампелины», думала Елена. «Неужели просто лень, инертность, нежелание что-то менять?».

А вслух она упрекнула соратника:

Только пользы нет от твоих знаний и теорий!

– Зря и обидно ты это сказала, – картинно огорчился Камилл. – Могла бы сначала посмотреть на схему на той сланцевой пластинке. – Там изображена сеть, которую я плету против Фаусты, невестки твоей обожаемой. А каждая ниточка должна быть юридически безукоризненна, видишь там возле стрелок названия законов написаны!

Потом Елена изучала список своих сотрудников, а Камилл ел жареную капусту на каком-то законе Гая Манилия. Он стал такой занятой, что обедать приходилось в рабочем кабинете.

– У нас что, два Лонгарена? – спросила аугуста. – Или это описка?

Камилл кивнул, а потом пояснил, когда рот опустел от капусты:

– Два. Один запасной.

– Ещё один вопрос, Камилл. А не недооценили ли мы Юниану? Она не такая простая. Она там какой-то список свидетелей составила и отнесла в сельскую управу перед отъездом.

– Вай, как страшно, даже аппетит пропал! – комично испугался Камилл. – «Не недооценили… «Не» и «не» сокращаются… Получается, «дооценили». Мы её дооценили, блистательная сударыня! И надеемся на её хотя бы минимальный интеллект и знание законов. А также понимание того, что её ждёт за попытку захвата власти!

– Захвата власти? – удивилась Елена. – Она всего лишь мою кровать захватила.

– Ты стала неотделима от государственной власти! Почему я тебе должен это объяснять?

– Только где она, эта власть? – вздохнула аугуста. – Её нет даже для наказания моих обидчиков…

В тот вечер Липарис во время ночной пробежки услышал стон. Он остановился, вынул уличный факел из кронштейна и осветил место происшествия.

Стон исходил от человека, лежавшего на краю тротуара. Липариса насторожил неестественный наклон головы пострадавшего. Он подпрыгнул и сорвал фанерную вывеску какой-то парикмахерской.

Из окна высунулось чьё-то возмущённое лицо. Липарис молча задвинул это лицо обратно в окно и принялся осторожно подсовывать пластину под торс пострадавшего. Потом обвязал ремнями и бережно доставил всё это Клеонуру.

– Там у него кровь откуда-то течёт, – сказал телохранитель, с грустью рассматривая свой испачканный хитон.

– Вижу, – ответил врач. – Но рана не опасная, она какая-то ритуальная. Видимо, убийцы рассчитывали на перелом шейного позвонка. А ты всё грамотно сделал, крепко зафиксировал шею. Я, пожалуй, начну тебя уважать. Потихоньку, с понедельника.

Утром, уже в суде, выяснилось, что новый пациент Клеонура – это прихвостень Максимиана, приговорённый к смерти судом аугусты. Практоры присвоили ему оперативную кличку Весельчак.

– А что, нормально! – смеялся Камилл недобрым смехом. – Мы убиваем, вы лечите, мы опять убиваем… Замкнутый цикл безотходного производства!

– Не распаляйся, держись в этих границах! – спокойно ответила Елена и обвела указательным пальцем контуры его хитона. – Никто его не лечит.