После некоторых колебаний, коронный гетман решил отступить под защиту крепостей «городовой Украины» (центром обороны от смутьянов должна была стать цитадель в Белой Церкви). Запоздалое решение обернулось новой катастрофой.

Хмельницкий, прознав о бегстве кварцяного войска, решил перехватить поляков на марше. Стремительным рейдом козакам и татарам удалось опередить обременённых обозом противников, и устроить засаду среди лесистых холмов Правобережья.

На рассвете 26 Мая, когда польский лагерь, окруженный повозками в восемь рядов, двигался Богуславским путем, он наткнулся на завалы из деревьев и выкопанные рвы. Козацко-татарское войско атаковало лагерь и прорвало его оборону в трех местах. Четырехчасовая жестокая сеча (точнее резня) в Резаном Яру завершилась поражением поляков. Подавляющее большинство солдат противника погибло. В плен попали 80 больших вельмож, вместе с гетманами Потоцким и Калиновским, 127 офицеров, 8520 жолнеров. Козаки захватили обоз, 41 пушку, много огнестрельного и холодного оружия, военные припасы. Крымскотатарская конница преследовала беглецов свыше 30 километров. Из всего войска от плена и гибели спаслось только 1,5 тысячи человек.


Интересно! По сообщению украинского летописца М. Гунашевского, после завершения битвы состоялась встреча Богдана Хмельницкого с Николаем Потоцким. Вероятно, чтобы как досадить победителю, коронный гетман с нескрываемым презрением и злой иронии спросил: «Хлоп… чем же ты рыцарству орд татарских (которым и победу приписывали) заплатишь?» На что получил ответ: «Тобой… и другими с тобой». Действительно оба польских гетмана и почти все пленные были отданы Тугай-Бею как военная добыча.


Ликующий татарский мирза писал в донесении в Крым: «…войско польское, ведомое шайтаном, не выдержав сильнейшего натиска легконогих татар-борцов за веру, было разбито и уничтожено, и свою решимость победить они сменили на решимость бежать. Неразумные гяуры отступили от фронта исламских аскеров и бросились бежать. Все известные военачальники и гетманы попали в плен как лисы, а все их воинство было предано саблям.» [Кырымлы Хаджи Мехмед Сенаи. Книга походов. Симферополь. Крымучпедгиз. 1998].

Эхо громких побед повстанцев над коронным войском разнеслось по всей Речи Посполитой. Реакция великопольского общества была негативной. Все обрушились на короля и его магистратов, критикуя их за пассивность и уступчивость. Среди окраиной шляхты появилось множество инициативников, которые, выступая под флагом борьбы с Хмельнитчиной, создавали отряды самообороны и игнорировали официальные власти. Вину за нарушение общественного порядка, опять же, возлагали на верхи. Вал растущих претензий уничтожал государственность.

Напротив, в стане Хмельницкого царил оптимизм и революционный популизм. Единство всех восставших поддерживала ненависть к католикам-полякам и ко всем их союзникам (евреям, прежде всего), а проблемы созидания будущей жизни тонули в сладкой патоке лозунгов борьбы за свободу. Сам Богдан, обращаясь к народу, называл всех козаками и соблазнял «вольной жизнью» без панов.

Впрочем, покидая майдан, гетман становился другим человеком. Он понимал, что столь ошеломляющий успех не может быть долгим, поэтому уже после Жёлтых Вод он написал королю Владиславу почтительное послание, в котором объяснял свои действия все теми же причинами и обстоятельствами, т. е. нетерпимыми притеснениями от польских панов и чиновников, смиренно испрашивал у короля прощения, обещал впредь верно служить ему и умолял возвратить войску Запорожскому его старые права и привилеи. Отсюда можно заключить, что он еще не думал порывать связь Малой Руси с Речью Посполитой. Но это послание уже не застало короля в живых. Неукротимая сеймовая оппозиция, неудачи, и огорчения последних лет очень вредно отозвались на здоровье Владислава, еще не достигшего старости. Особенно угнетающим образом подействовала на него потеря семилетнего нежно любимого сына Сигизмунда, в котором он видел своего преемника. Начало козацкого мятежа, поднятого Хмельницким, немало встревожило короля. Из Вильны он полубольной поехал со своим двором в Варшаву; но дорогой усилившаяся болезнь задержала его в местечке Меречи, где он и скончался (20 мая 1648) на руках женщины, которую любил всю жизнь, но не мог повести её под венец, поскольку она была простолюдинкой.