– Не хотите ли купить? Муж мой покойный их за долг взял, а мне они не нужны.

Я посулил ей красненькую, а она и отдала. Часы на худой конец рублей семьдесят пять стоят. Привез их домой и сейчас же подарил Анне Ивановне.

– Вот, – говорю, – в рынке у старьевщика купил. Пусть они у вас будут от меня на память.

И знаешь, на Анну Ивановну этот подарок так подействовал, что она даже прослезилась от умиления и крепко-крепко поцеловала меня.

Хорошая эта вдовушка Прасковья Федоровна! Когда я от нее уходил, то проводила меня даже вниз по лестнице, на двор и все упрашивала, чтобы я ее не забывал и приходил почаще. Зачем я ее буду забывать! На будущей неделе пойду к ней. Кстати, и нужно мне ее повидать. Я забыл ей отдать десять рублей за часы.

Вот и все. Видишь, у меня никаких других интересов нет, кроме вдов.

Финикова прогнал окончательно и сказал, чтобы он не смел больше ко мне и показываться. Так вольно разговаривает с Анной Ивановной, что из рук вон! А она, дура, и рада, развеся уши, слушает.

Ну, будь здоров.

Твой Глеб.

Здравствуй, любезный Ипполит Иванович!

Наконец-то я получил твое письмо! Из него, однако, я вижу, что ты оттого так долго мне не писал, что вообще недоволен моим поведением и считаешь меня вроде какого-то подлеца. Письмо наполнено нотациями, проповедью. Со вниманием прочитал я эту твою проповедь и нотации и нашел, что ко мне ты их напрасно адресуешь. Не может все это ко мне относиться. Отвечаю на твое длинное послание вкратце. Никогда я не был содержанкой в пиджаке и никогда не буду. Содержанкой в пиджаке может назваться тот, кто, ничего не делая, получает от женщин все блага земные, а я – я получаю от Анны Ивановны определенное жалованье, квартиру с мебелью и стол за то, что состою управляющим ее дома и дачи. Ведь до меня же был у ней управляющий старичок Ковыркин. Если же Анна Ивановна иногда делает мне кое-какие ничтожные подарки, то ведь служащим тоже очень часто делают подарки, когда они с особенным рвением относятся к делу. Что же касается до наших интимных отношений, то смотри на это как на гражданский брак.

От Акулины Алексеевны я также получил кое-какие гроши за труды, а не за что-либо другое. Я взыскал по двум векселям деньги и получил что-то около трехсот рублей. Взыскивать есть труд. Я бегал за должниками ее и ловил их, трепал сапоги.

От Прасковьи Федоровны я попользовался только часами, но и то уплачу ей за них десять рублей, так что же тут такого неблагородного? Что я пью и ем у вдов моих – так ведь они мои знакомые. И ты, я думаю, у твоих знакомых пользуешься угощением.

Ты пишешь мне про какие-то идеи. Э, милый мой Ипполит Иванович! Какие теперь идеи! Где они? Никаких теперь ни у кого идей нет, а ищут все, чтобы хорошенько пожить. Борьба за существование – вот одна нынешняя идея, и больше никакой. Не такой век нынче. Молодежь… Что такое молодежь! Нет нынче молодежи. Да и себя я теперь уж не считаю за молодежь… Да ежели бы и считал, то и нынешняя молодежь таких же мыслей, как и я. Есть десяток-другой полуумных мечтателей и проповедников какой-то идеальной честности – вот и все. И сидят они голодом. А я хочу жить. Я имею право жить, искал себе хорошего житья и нашел. Опять-таки нашел его, повторяю, за свой труд, за свою работу, а ты посмотри на других-то из нынешней молодежи: добрая треть около старух и живут от них уже без всякого труда. Кто при более богатой женщине, кто при менее богатой, кто крупный кусок с бабы рвет, кто мелкий, кто при купчихе, кто при генеральше, а кто так просто при чьей-нибудь экономке, чтобы слаще кормила.