«До чего же женщины однообразно скучны», – совсем некстати обобщил Подлужный. Глубокомысленное резюме взбрело ему на ум уже на полпути к потенциальной жертве. Алексей не знал достоверно: или он один столь по-дурацки устроен, что в экстремальной ситуации размышляет о совершенной ерунде, или же все мужчины таковы… Но, как было, так было…

Студент торпедой скользнул по «катушке», затормозив о выступающий рельс. Столь же молниеносно он оттолкнулся от путей, прихватив «мадаму» за пальто. А мгновением позже трамвай уже громыхал мимо них. И тут связку из двух тел с пригорочка вновь потянуло вниз. Предотвращая сползание, Подлужный пнул по борту движущегося вагона. отчего его развернуло и голова лишь по воле случая «запоздала» к «прибытию» трамвайного колеса… Благо, то оказалось последнее колесо. А иначе пришлось бы доучиваться советскому студенту-трезвеннику без левого уха и в образе небезызвестного буржуазного алкоголика Ван Гога…

Трамвай остановился метрах в тридцати от парочки, замершей в «смертельном объятии» подобно Леониду Ильичу

Брежневу^>21 с Эрихом Хонеккером^>22. Открылась передняя дверь и из проёма выпрыгнула плачущая вагоновожатая. Она подбежала к неподвижно лежащим фигурам, стала осматривать их, несмело тормошить и сквозь рыдания спрашивать: «Вы живы?! Вы живы?!» Следом за ней высыпало несколько пассажиров.

– Да всё нормально, – зашевелился Алексей, трогая себя за ухо.

– Ой, мамочки! Ой, батюшки! Ой, страхи Божьи! – загомонила и роковая тётенька, усаживаясь на ёмкий «ягодичный плацдарм». – Ой, кажись, уцелела. Ой, уберёг меня Бог и молодой человек. Ой, спасибо тебе, добрый молодец!

Убедившись в благополучном исходе, умиротворённая водитель трамвая с пассажирами последовала далее, предписанным маршрутом. Старуха же, попытавшись тронуться в путь, охнула: она ушибла ногу. Пришлось Подлужному исполнить роль спасителя до конца и сопроводить её. Он повёл новую знакомую, поддерживая её под руку.

– Ой, спасибо, добрый молодец! – нахваливала его бабулька. – Уж ты подмогни мне, пожалуйста. Самой-то мне не доковылять. Мне недалече. У меня тут младшая сестра Людмила живёт. Сама-то я в своём доме живу, на Громовском посёлке. К ней и понесло меня с утра пораньше. Заморочки семейные, о-хо-хо. Анной Михайловной меня кличут. А тебя как, молодой человек?

– Алексеем.

– Алёша, значит. Ну, вот и познакомились. Ну, вот и доковыляли.

Впереди них через рассветную дымку и снежную завесу проглянула серая громада дворца культуры имени Свердлова. Но старуха потянула Подлужного направо – к пятиэтажному жилому дому сталинской эпохи. Они вошли в подъезд, поднялись на третий этаж, и тётушка нажала кнопку квартирного звонка. Внутри квартиры послышались шаги, звякнула цепочка, и дверь распахнулась. За порогом перед ними предстала интересная белокурая дама средних лет.

– Аннушка? – удивилась и испугалась хозяйка, вместе с незнакомым ей визитёром сопровождая Анну Михайловну внутрь. – Что стряслось?!

– Людочка, я чуть не убилась, – пожаловалась той пострадавшая, при помощи Подлужного ковыляя по прихожей. – Вот, Алёшенька меня уберёг. Не он бы – лежать мне на погосте!

– Анна Михайловна? Что такое?! – появился в прихожей мужчина интеллигентного вида, в очках, приблизительно лет пятидесяти.

Старуха стала рассказывать про историю с трамваем и жаловаться на ушибы, а Подлужный, воспользовавшись этим, усадил её на стул и попытался улизнуть незамеченным. Однако «старая колымага», распознав его намерения, ухватила спасителя за рукав.

– Люда, Володя, меня же Алёшенька уберёг, – принялась она расхваливать хозяевам жилища смущённого гостя. – Добрый молодец! Выволок меня, дряхлую перешницу, прямо из-под трамвая. Людочка, непременно напои его чаем и угости чем-нибудь вкусненьким. И я его не отпущу просто так. Мой долг что-то подарить ему на добрую память.