Со слов взрослых и Лили я знаю, что солдаты погранзаставы по команде своего израненного начальника вынуждены были спуститься в подземные переходы. Но вскоре немцы стали запускать в подземелье отравляющий газ, и начальник, ещё живой, отдал команду выходить наверх. Он, умирающий, видимо, понимал, что сдача в плен хоть кому-то сохранит жизнь, в том числе и маленькой дочке. Лиля была не одна, с ней была домработница Шура.

В живых оставалось семеро бойцов. Все они попали в немецкий лагерь. Видимо, в начале войны немцы не сильно охраняли лагеря, и пограничникам удалось бежать. Одного из убежавших пограничников убили украинские оуновцы.

А гражданских немцы отпускали. Шура с Лилей вышли из лагеря и оказались на незанятой территории.

Тётя Граня рассказывала, что Шура сообщила ей, где они находятся (уже не на оккупированной территории), и там она нашла свою дочь. Из пограничников к концу войны осталось в живых четверо.

Всё это я пишу по воспоминаниям Грани и Лили, а также по многим газетным и журнальным статьям.

Теперь тётя Граня уходила с нами.

Чемоданы поставили в заднюю часть кибитки. Нас с Аллочкой поместили перед ними. Править лошадьми должна была Василиса. Остальные шли пешком.

Где-то уже в России наша кибитка перевернулась. Чемоданы накрыли нас с Аллочкой. Я выползла сама, а Аллочку достали. Но она, видимо, оказалась в нише между чемоданами и даже не проснулась. Она, к счастью, была на редкость спокойным ребёнком. То, что это было в России, я сужу по речи людей, которые кинулись на помощь. Одна бабушка сказала мне:

– Лапушка, не ушиблась?

Это слово – «лапушка» – меня поразило, и поэтому запомнился эпизод.

В семье часто повторяли название города Старый Оскол. Это название врезалось в память навсегда. Там нас посадили в товарный поезд. Отчётливо помню два яруса деревянных нар. Остались письменные воспоминания мамуси. Она пишет, что нары смастерили дед Кузьма со Стасиком. Помню печку, установленную в вагоне: уже была осень, становилось холодно. Оказывается, печку раздобыл у железнодорожников опять же наш дед Кузьма. Он был надёжным защитником семьи. К нему тянулись и другие эвакуированные, зная, что он умеет организовать более-менее сносные бытовые условия.

Мы с мамусей поместились на верхних нарах, а нижние заняли еврейские семьи. Мне казалось, что ехали мы долго. Во всяком случае, выгрузились на станции Шумиха Курганской области по снегу. Мамуся вспоминает, что ещё из дома с собой прихватили картошку, другие овощи, крупы. Поезд останавливался чаще всего в поле. Помню, как дед быстро выбегал и тут же разводил костёр, на котором варили картошку. К костру присоединялись и другие семьи.

В дороге болели и нередко умирали от кори дети. Это доходило до сознания со слов взрослых. Я тоже заболела. Помню только момент, когда мамуся стала искать в моей голове вшей. Их, паразитов, расплодилась уйма. Я заплакала от боли, не давая прикоснуться к голове, и пришла в себя. Умница Аллочка лежала рядом со мной и не заразилась. Это было большой удачей для семьи.

А вот у наших друзей – семьи Божко – девочка моего возраста умерла.

На станции Шумиха Курганской области нас выгрузили. Дальше повезли в прицепе грузовика. Это был большой ящик на полозьях. Как я упоминала, уже выпал снег. Ехали долго, останавливались в деревнях. Мама Василиса и другие женщины шли проситься на ночлег. Каждый раз мама удивлялась, как люди с готовностью принимали нас: четверых взрослых и двух детей. Как-то укладывали всех, не высказывая ни малейшего неудовольствия.

В деревне Заманилки Курганской области мы жили у одних людей довольно продолжительное время. Впервые за последние месяцы я попила молока. Потом мы поехали в Кислянку Усть-Уйского района Курганской области. Туда направили мамусю завучем в школу. С нами поехала мама Василиса и Стасик. Для деда Кузьмы в Кислянке работы не нашлось, а в Заманилках он сразу же устроился. Он просил, чтобы Василиса осталась с ним, но она не могла покинуть дочь с маленькими детьми. Мамусе же нужно было ходить на работу. А с кем оставить детей? Аллочке исполнилось всего полгода.