Ингольв остается один.

Монетка. Неожиданно монетка с самой верхушки золотой горы срывается вниз, резво позвякивает, вот она катится по каменному полу, стукается о сапог Ингольва, закручивается и… из-под груды награбленных богатств выскакивают с жуткими воплями три ужасные огромные женщины, потрясывая, как одержимые, своими гадкими рылами. Они хватают какие-то четыре золотые фигуры, опрокидывают стол и каждая, раскрыв зловонную пасть, проглатывает их.

И остались только тени, тени и сердечная боль.

***

Хродмару снился беспокойный сон, сквозь который он умудрился засадить кулаком Ингольву в ухо, тот сразу пробудился. Случилось это, однако, вовремя. Рядом лежал топор кузнеца, бродекс был весь в крови, багровый, вплоть до рукояти, будто им разделали быка. Опешив, Ингольв принялся трясти брата:

– Хродмар! Вставай, вставай, ну!

Хродмар мигом очнулся ото сна, узрев окровавленный топор.

– Что за тролльщина, Хродмар? – не верил своим глазам Ингольв.

– Клянусь Одином, я спал, как младенец! – полушепотом недоуменно воскликнул Хродмар.

Тут раздался призывной вопль горна, сопровождавшийся чьими-то ругательствами.

– Кого ты убил?!

– Я никого не убивал, клянусь! Я-я ничего не понимаю!

Ингольв не знал, что делать – способен ли был его брат на подобный поступок? Если да, то неужели теперь помогать убийце? Хродмар с мокрыми и красными глазами так взволновался, что принялся икать. «С другой стороны, – успокоившись, задумался Ингольв, – надо быть полным кретином, чтобы лечь спать, не смыв кровь».

– Ингольв, я не, я не…

– Поднимайся скорей, надо почистить топор! – приказал Ингольв.

После они пришли на место сборища. Протиснувшись через толпу, братья увидели расчлененный труп мужчины.

– Я вам говорю, это Бьольв убил Агнара, кто же еще! – кричал Эйд.

– Да ты сам его раскромсал, а теперь на меня всю вину сваливаешь! – отвечал Бьольв.

– Почему ты так решил, Эйд? – поинтересовался ярл Вальборг.

Эйд снова принялся во все горло поносить Бьольва, а в конце добавил:

– После набега Бьольву якобы меньше досталось добычи в отличие от Агнара, которому перепала огромная золотая чаша с рубинами, вот и не спалось, извергу, всю ночь!

Тем временем Ингольв поглядывал на брата, думая: «Боги, во что я ввязался?» Хродмар еле заметно качал головой и шевелил губами: «Я тут ни причем, правда».

– Да ну эту чашу к двергам, у меня удачи побольше будет! Лучше расскажи, как он у тебя кольцо свистнул! – сказал Бьольв.

Тут встрял Сидрок:

– Так, вы и остальные ночевали с ним в одном помещении, неужели вы ничего не заметили и не услышали? Так может спать лишь обожравшийся тролль!

– Да, я видел, как он встал посреди ночи и вышел наружу, – признался один финн, – но я не придал этому никакого значения, может ему в кусты надо…

– А затем?

– А затем я снова уснул, а когда проснулся, заметил кровь на своей одежде, я даже не сразу понял, что она чужая! – закончил свой рассказ свидетель.

Ингольв внимательно слушал, а сам размышлял: «Агнар поднял на смех Хродмара, но мог ли он, обиженный на нелепую шутку, порезать обидчика на куски?! Маловероятно, ведь кузнец никогда не убивал. Но если допустить такое, то он слишком неуклюж, чтобы пробраться в дом с двадцатью спящими воинами, втихую убить одного, да еще и расчленить! Хм… больше похоже на подставу».

Тут вышел Ингольв и словно истинный лагман повел свою речь:

– Вместо того, чтобы весь день, подобно сплетницам роптать в пустую, обращаюсь к убийце: тот, кто совершил подлое убийство, присущее лишь смердящим рабам, сделай шаг вперед и, как настоящий воин, признай свою вину, если ты не жаждешь своею трусостью проклясть собственный род и утерять веками накопленную им удачу. Честное признание – честный суд.