Тиор, наблюдающий за Лилиан все это время, сделал два медленных шага в ее сторону и перевел взгляд на портреты.

Несколько секунд они просто стояли рядом. Лилиан подняла на него глаза – расширенные от удивления, еще блестящие от сдерживаемых слез и полные вопросов.

– Твоя мать заставила меня дать обещание, – произнес Тиор, и голос его поднялся в высокий, скрывающийся в темноте потолок, – что я никогда не попрошу ее отдать тебя мне.

Он сделал паузу, разглядывая портрет дочери и задаваясь вопросом, изменилось ли бы что-то, не отпусти он ее тогда учиться в человеческий университет, или все было предрешено заранее.

Лилиан смотрела на него, ожидая продолжения.

– Мои дети мертвы. Осталась только ты.

Казалось, он только сейчас признался в этом самому себе, только сейчас осознал свою потерю в полной мере.

Тиор оторвал взгляд от портретов и посмотрел на Лилиан. Возможно, именно в этот момент он наконец увидел ее: худое лицо с заострившимися от горя скулами, две растрепавшиеся за день косы и внимательные глаза ребенка, привыкшего отличаться от остальных. Голубой и антрацитово-черный.

Тиор ждал, положив обе руки на трость, мизинец рассеянно скользил по клюву серебряного ворона.

Лилиан оглянулась на портреты – один с черной полосой и второй, который эта траурная отметка еще только ожидает. Потом повернулась к Тиору и кивнула.

Он едва заметно улыбнулся самыми кончиками губ, устало, как будто забыв, как это делается, а наверху, в его кабинете, коричневую краску на стенах сменила ткань – синяя, с редкими серебристыми искорками, совсем как небо над Мараком.

Комната Лилиан располагалась на третьем этаже, и, когда они вошли в небольшой коридор – стены и лестница еще раньше сменились с каменных на деревянные, – Тиор указал ей на высокие темные створки дверей.

Она уже коснулась ручки, когда услышала голос деда и обернулась, сонно моргая.

– Здесь ты в безопасности, – произнес он. – Хочу, чтобы ты это знала. Это место называется Марак, и теперь это твой дом. Отныне и навсегда.

Слова прозвучали как обет, и сонное оцепенение, уже было овладевшее Лилиан, отступило. Сжав ручку двери до побелевших костяшек, она смотрела на Тиора внимательным и отчасти все еще настороженным взглядом. В том, что он действительно ее дед, она уже не сомневалась, но вся невероятность происходящего еще отзывалась в ней покалыванием недоверия.

– Мой кабинет тут, напротив твоей спальни, – продолжил Тиор, кивнув на дверь за своей спиной. Казалось, слова даются ему с трудом, словно каждое из них он нащупывает вслепую. – Я мало сплю. – Лилиан склонила голову чуть набок, и он невольно поразился, сколько невербальных способов выразить свои мысли она успела освоить за свою еще недолгую жизнь. – Обычно я в кабинете. Ты всегда можешь найти меня здесь.

Лилиан еще пару секунд смотрела на него, затем кивнула и толкнула дверь своей комнаты.

Спальня оказалась большой и просторной, с минимумом мебели – и совершенно безликой. Шаги Лилиан по голому полу порождали гулкое эхо, и она поспешно скинула ботинки. Справа высился платяной шкаф и темнел приземистый письменный стол, слева обнаружилось небольшое окно, до половины задернутое плотной занавеской и почти не дававшее света, впереди громоздилась широкая кровать с балдахином. Вся мебель стояла на ножках в виде львиных лап и была украшена обилием завитушек, но ни в одном предмете не чувствовалось тепла использования, и эти украшения казались холодными и отстраненно официальными, как букли на судейском парике.

Лилиан, уже зевая во весь рот, не глядя скинула одежду и, откинув край стеганого одеяла, забралась в кровать. Луч лунного света скользнул по ее лицу, заставляя плотнее сомкнуть веки, и через секунду она заснула.