Милло снова смотрит на Пинио, чуть приподняв бровь: доволен? Тот расплывается в хищной улыбке и кивает.

– Ты уверен, что все прошло как надо? – спрашивает он как бы между делом, стряхивая с камуфляжной штанины невидимую пылинку.

Милло шумно втягивает носом воздух, стараясь не разразиться многоэтажной бранью.

– Машину размозжило до заднего сиденья. Я своими глазами видел, как у нее вывалился карбюратор. Крови было столько, что хоть купайся. – Он делает паузу и смотрит Пинио в глаза, пытаясь понять причину такого допроса. – Ты сам-то как думаешь, что будет, если на фордик наедет фура?!

Пинио снова улыбается – радости в этой гримасе столько же, сколько океана в бассейне с хлоркой. Он удовлетворенно кивает и неторопливо встает, упершись ладонями в колени.

Милло, что-то бормоча под нос о том, что его, опытного вселенца, допрашивают как мальчишку, снова прикладывается к бутылке – адреналин от ужаса водителя, едущего навстречу собственной гибели, еще блуждает в его крови. Он смотрит в окно, за которым ливень и не думает успокаиваться, шумя, как двигатель самолета.

Он ничего не видит до тех пор, пока не становится поздно.

Пока не оказывается, что Пинио двумя пальцами прижал к его лбу монету с прозрачным камнем в центре, второй рукой придерживая шею и не давая дернуться.

Милло в первый момент пытается сопротивляться, но не успевает: как только Сила Пинио касается монеты, он замирает безвольной куклой, глядя в стену пустыми стеклянными глазами и свесив руки. Пальцы разжимаются, бутылка падает на пол, разливая по половицам виски.

Губы Пинио беззвучно шевелятся, пока он стоит за спиной Милло. Камень в монете темнеет, словно набирая внутрь дыма. Пинио специально намекнул Милло на внешний вид, заставив его потратить силы и концентрацию на поддержание чар, чтобы усыпить его бдительность. И без того вымотанный, осушивший почти половину бутылки виски, Милло не смог сопротивляться, и воля его тут же сломалась.

Проходит пара минут, и камень в монете окончательно темнеет, становясь похожим на грязный авантюрин, а Милло падает на спину. Пинио аккуратно убирает монету в нагрудный карман, тщательно его застегивает, а затем смотрит на распростертое перед ним бездыханное тело, приложив длинный тонкий палец к губам. В доме все пропахло алкоголем, можно сымитировать пожар из-за неосторожного обращения с печкой. Но пламя сразу привлечет внимание, а этого Пинио хотелось бы избежать. Можно скинуть тело в бегущую рядом речку, но нет уверенности, что течение и камни повредят труп достаточно, чтобы скрыть характерную внешность.

Вздохнув, Пинио мысленно проклинает столь заметные черты своего рода. Они одни из немногих, кому приходится носить чары постоянно не чтобы притвориться кем-то, а просто чтобы люди на них не оборачивались. В итоге он решает пойти на компромисс: открыть печку, напустить в дом дыма, как будто Милло угорел по пьяни, а пожар устроить позже. Для этого у него тоже есть средства.

Его работа окончена, а человеческим следователям совершенно незачем знать, что это убийство без физического воздействия.

Он разбирает винтовку и вместе с ножами убирает в небольшой, потрепанного вида чемоданчик – железные углы, ржаво-рыжая расцветка, пара наклеек из аэропорта. При щелчке потерявших блеск замков все содержимое оказывается в другом месте. Пинио открывает чемоданчик еще раз и осторожно кладет на бордовую атласную подкладку монету, сопроводив ее короткой запиской. Щелкают замки. Монета исчезает.

Пинио поднимает чемодан со стола, переворачивает вверх дном и снова открывает, уже с другой стороны. На черной подкладке стоит средних размеров горшочек с простенькой голубой росписью. Пинио осторожно берет его в руки и заглядывает внутрь – бледное лицо его окрашивается красноватыми тенями от тлеющих в глубине горшочка углей. Он удовлетворенно ухмыляется и, прошептав над ними несколько непонятных человеческому уху слов, несет горшочек в спальню, к печке. К телу Милло. Через два часа угли разгорятся, глина треснет. Вспыхнет огонь. Исчезнут улики.