Лиза смотрела на него так, что Андрею вновь захотелось прижаться к её губам, почувствовать её одинокое тело. Логики в её словах не было.

– Тебе нужны зрители?

– Не знаю. Я их почти не вижу, они в тёмном провале. Иногда мне кажется, что это просто лунная дорожка.

– Ладно, – сказал Андрей, – мне всё равно не понять. Может, тут всё дело в тряпках.

– На меня их натягивают в секунды и так же быстро и довольно грубо сдёргивают. Я их только чувствую: всё время новые. Может, это ощущение новизны… иногда кажется, что если я остановлюсь, застряну где-то, то жизнь тут же и кончится.

– Помост тоже никуда не приведёт.

– Тоже. – Лиза замолчала, провела руками по ещё влажным кончикам волос. – Наверное, мне нужны всё же эти сотни глаз, пусть и смотрящих из темноты. Одиночество хуже. Представь: улица, толкотня, туча людей, яркое солнце, и никто никого не видит. Слепые. Глядящие внутрь себя.

– Поешь, – сказал Андрей.

Лиза покачала головой.

– Из-за веса?

– Скорее наоборот. Меня всегда кормили с ложки.

– Ты сможешь сегодня остаться?

– Да, – просто ответила Лиза. – Меня никто не ждёт. Девчонки весною редко ночуют в общежитии.

– Ну, тогда пошли, милая барышня. Я приглашаю вас в конец позапрошлого века.

– В таком виде? – Лиза посмотрела на свой халат.

– Именно. Потому что это не пошлый гламурный винтаж, просто в этой квартире оказалась слишком сильная гравитация, чтобы смена эпох смогла что-то сдвинуть здесь со своего места. Андрей взял Лизу за руку и повёл по широкому обитому тёмными дубовыми панелями коридору. Потом он толкнул створки высокой резной двери, и они оказались в огромном зале, освещённом массивной хрустальной люстрой. Центр зала занимал длинный овальный стол красного дерева с могучими ножками, оканчивающимися загнутыми кверху мордами хищных змей с распахнутыми пастями. Вокруг стола свободно были расставлены стулья с высокими спинками, на некоторых из них ещё сохранилась позолота. Андрей подвёл Лизу к столу, на матовой поверхности которого выделялись два круглых высветленных, похожих на бельма, пятна.

– Это пятно, – Андрей указал на более крупное, – датируется 1917 годом, а второе – 1941-м.

– Чайники! – догадалась Лиза.

– Наверное. Или сковородки. Анналы умалчивают. Только даты.

Лиза подошла к высокой светлой горке с зеленоватыми стёклами неоконной толщины, огранёнными по бокам.

– Орех, – сказал Андрей. – 1897 год. Пошли дальше. Мы здесь редко бываем, перемещение во времени давит иногда на психику. Тут проживает тот, серебряный, воздух.

Лиза и в самом деле почувствовала лёгкое головокружение, зрение затуманилось, покрывая всё кругом нежным флёром.

– Ощущаешь? – усмехнулся Андрей. – Это гравитация, она тащит нас в своё время. Пойдём, милая барышня. Нас, филологов, ждут большие открытия.

Следующую комнату они осмотрели мельком, из дверей. Когда-то это была гостиная. Изящный диван, полукресла, обитые гобеленом, комод со множеством статуэток и старых контрастных до рези в глазах фотографий. В эркере – кабинетный рояль. А посередине комнаты – пара современных письменных столов с офисными креслами.

– Классика и современность, – пояснил Андрей. – За этими столами работают два доктора наук. Один – папа, другой… другая – мама. И страшно порою научно жучатся между собой, хотя работают в разных отраслях знаний. Их ссорит мировоззренческий подход.

– И только? Значит, у вас счастливая семья.

– А теперь, – Андрей слегка приобнял правой рукой Лизу, вновь подивившись её хрупкости, – гвоздь нашей программы. Пойдёмте, барышня.

Они подошли к массивной одностворчатой двери, на которой висела табличка – по тусклой старой бронзе изящными вензелями вилась надпись: «Профессоръ М. К. Непритворный».