– Я не хотела. Сколько раз говорить? Но сейчас это лучший выход из всех возможных.

– Да-да, моя госпожа, – быстро поддакнул тот, – ты единственная, кто должна быть Херу.

– И я не откажусь от этого.

– Но зачем искать его? Итак же пропал… какая разница…

– Сененмут, – на долю секунды уголки губ царицы подернула усмешка, – мне кажется, события сего утра полностью затуманили твою голову.

Зодчий вымученно улыбнулся и сладко проворковал:

– Просто красота моей госпожи сводит с ума!

– Хм.

Кажется, она слегка оттаяла. Совсем чуть-чуть. Однако Сененмут не рисковал продолжать разговор, послушно выжидая разъяснений царицы.

Спустя некоторое время она продолжила:

– Пен-Нехбет, и те два стражника, знают об исчезновении сына Херу, – ее голос вновь стал задумчивым, – и пока пусть так все и остается. Незачем придавать событие огласке. Это только навредит и посеет ненужную смуту. Необходимо разузнать, куда он подевался. Но чтобы как можно меньше лишних ушей проведали о случившемся. А затем…

– Что затем? – не выдержал Сененмут.

Хатшепсут перевела взгляд на него:

– А затем сделать то, что должно.

– Но как?

– А это уже будет зависеть от будущего, – отрезала она.

– И с чего начать поиски? – спросил зодчий, немного осмелев.

Царица ответила не сразу. Она снова повернулась лицом к окну. Когда же Хенемет-Амон заговорила, на ее пухлых устах заиграла загадочная улыбка.

– Не с чего, а с кого.

– Н-не понимаю, моя госпожа.

– Кому, как не матери должно быть известно, куда подевалось ее чадо.

– Думаешь, Исет знает? – неуверенно молвил Сененмут.

– Понятия не имею, – продолжая ухмыляться, ответила Хатшепсут, – но теперь у меня есть повод узнать. Нужно с ней поговорить.

– Она же вечно с пер-А!

– Джехутимесу часто проваливается в забытье, – отмахнулась царица, – ему все хуже и хуже, так что он ничего не заметит.

Зодчий продолжал сомневаться в успехе этой затеи, однако решил, что настало удачное время, чтобы подсластить еще немного.

– Твоей мудрости позавидуют сами боги!

Та перевела взгляд на него и, продолжая ухмыляться, бросила:

– Я знаю.

***

Исет осторожно дотронулась до лба Джехутимесу. Он оказался сухим и горячим. Пот перестал выделяться уже несколько часов. Наложница хотела разбудить пер-А, дабы дать испить ему холодного пива, однако в последний момент передумала. Господину нужен сон. Пусть он тяжелый, полный безумия и бреда, но, все же, сон. Она продолжала держать его за руку, не сводя глаз со своего Повелителя. Исет видела, как пер-А медленно угасает. Как проклятая болезнь иссушает его тело, с каждым днем забирая все больше и больше жизненных сил. И ей казалось, что она гаснет вместе с ним. Подобно звездам на небе перед рассветом. Он – Усир, а она – его Исет[4]. Любимая пер-А уже не могла лить слез. Они полностью иссякли, как высыхают каналы в месяцы шему[5]. Но ком в горле продолжал стоять, затрудняя дыхание. Тело бил озноб. И эта дрожь словно передавалась в душу. Затуманивала разум. Она будто плыла по течению посреди непроглядного мрака. А тот тусклый свет, что с трудом рассеивал его, готов был сгинуть в любой миг. И это причиняло нестерпимую боль. Обрекало на отчаяние…

– Госпожа Исет, – раздался тихий голос позади.

Наложница вздрогнула и обернулась.

В покоях стоял меджай и внимательно смотрел на нее сверху вниз.

– Мой господин спит, – прошептала она, – прошу, не мешай ему.

– Великая царица Хатшепсут Хенемет-Амон просит явиться к ней. Она ждет в тронном зале.

– Нет, – испуганно ответила Исет, – я не могу оставить господина одного.

– Просьбу Великой царицы стоит принять, – мягко посоветовал меджай.

– Попросите госпожу прийти сюда, – сдавленным голосом взмолилась наложница, вновь поворачиваясь к пер-А.