[7]Он напоминает огромную деревню нищих оборванцев! Бедняцкий пригород. Лагерь пустынных кочевников! Что угодно, но только не олицетворение величия нашей земли! И ради этого мы изгнали гиксосов[5]?! Ради того, чтобы созерцать это жалкое зрелище?! Уасет заслуживает большего. Та-Кемет заслуживает большего! Они должны сверкать, как лазурит в лучах солнца. Стать символом богатства, славы и процветания! Чтобы о них говорили. Все! От дитя до старца. От запада до востока. От Бабилима[6] до Пунта[7]! Они обязаны восхищать, а не повергать в уныние!».

Однако сейчас Уасет делал лишь это. Вгонял в тоску. По крайней мере, ей так казалось. И в ее планы входило все изменить. Придать городу красоты. Блеска. Величия. Такого, которого он заслуживает. Такого, которого еще не видывал свет.

«Клянусь Амоном[8], все было бы иначе. Если бы не он, то все давно было бы иначе![8]Клянусь Амоном[8], все было бы иначе. Если бы не он, то все давно было бы иначе!онКлянусь Амоном[8], все было бы иначе. Если бы не он, то все давно было бы иначе!».

Она подняла веки. Тонкие изящные брови нахмурились, а нежные ладони непроизвольно сжались в кулаки. Воспоминание о прошлом порождало огонь праведного гнева. Дыхание немного участилось. Тело слегка напряглось. И без того облегающее белое платье еще плотнее прилегло к коже, подчеркивая чуть полноватую, но женственную фигуру и красивую грудь. Золотой усех[9] с головами сокола по бокам тускло блестел в сумраке покоев. Блики от него играли на волевом подбородке. Прекрасные синие глаза, подведенные черной краской, метали искры. Она чувствовала, как на гладких, малость округлых, щеках проступает румянец.

«Тринадцать лет… тринадцать лет псу под хвост… неужели он и сейчас осмелится… неужели все-таки осмелится?! Нет! Не бывать этому! Клянусь памятью отца!».

Она закрыла глаза и заставила себя успокоиться. Дыхание вновь стало ровным. Смуглое лицо разгладилось от морщин. Напряжение отпустило, и она шумно выдохнула.

«Клянусь памятью отца…».

– Ты могла бы стать достойным Херу[10], – сказал он тогда, – жаль, что у меня нет такого сильного сына, как ты…

«Достойным Херу… Нет такого сильного сына, как ты…».

Позади раздались тихие шаги. Кто-то приближался. Кожаные сандалии аккуратно ступали по глиняному полу, однако ей не было нужды оборачиваться. Звук этих шагов она узнает из тысячи других. Осторожная и неспешная поступь крепких жилистых ног, так не свойственных простому зодчему…

Веки поднялись. Взгляд синих глаз снова уткнулся в стену напротив. Но мысленный взор видел Уасет, тонущий в оранжевых лучах закатного солнца.

Шаги стихли в четырех махе[11] от нее. Он покорно выжидал, пока она соизволит с ним заговорить.

Не оборачиваясь, она поинтересовалась. Ее голос отдавал легкой хрипотцой.

– Как он?

– У него лихорадка, о, госпожа моя, – ответил гость сладким тоном, подобно меду диких пчел, – слишком сильная. Возможно улучшение, но… – он многозначительно замолчал.

– Но, что? – нетерпеливо бросила она.

– Но неизвестно, будет ли оно. Пока что… все очень плохо.

– Ясно, – в ее словах не сквозило и толики сожаления.

– Врачеватель сообщил мне, что он не встанет с постели.

– Как долго?

– Быть может, что… уже никогда.

Она поджала губы. Ее глаза сузились.

– Этот нубийский[12] поход стоил слишком дорого, – процедила сквозь зубы она, – а он больше ни о чем другом не думает! Как и его сын!

– Госпожа моя…

– У него нет права на Та-Кемет! – дыхание перехватило, она задохнулась от ярости. Пальцы заскребли по кирпичу. – А он… а он… тринадцать лет я… ар!

– Не гневайся, моя прекрасная госпожа, – вкрадчиво произнес он, – они не стоят твоего божественного покоя.